– Митридат заперт в портовом городе, – Фимбрия изрек факт, озвучивания которого вовсе не требовалось.
Север кивнул.
– Чего киваешь? Ну, и что из этого следует?
– Что следует? – префект все еще не понимал цели вызова.
– Следует то, что он не заперт.
– У него нет кораблей, – возразил Север.
– Да? Совсем, нисколько? Ты там, через стену видишь, что пирсы пусты, и никто на суда не грузится, собираясь свалить на все четыре стороны?
– Через стены я не вижу. Но пирсы пусты. Так утверждает разведка.
– Разведка утверждает и кое-что другое, – раздался знакомый голос из-за спины.
Север вздрогнул и повернулся. В углу палатки стоял Реметалк. Префект, войдя, не заметил его.
– Что именно?
– Митридат посылал гонцов еще из Пергама. Мы перехватили одного. Наверняка он не единственный. Это не считая голубей. Гонцы к Неоптолему и Зеникету.
– К Зеникету? Кто такой Зеникет?
– Я рад, – сказал Фимбрия, – что тебе не надо рассказывать, кто такой Неоптолем. А Зеникет, это один царек с Пиратского берега.
– Я бы не стал говорить о нем столь пренебрежительно, – сказал разведчик.
– И откуда ты такие слова-то знаешь...
– Значит, Гай Флавий, ты думаешь, что скоро корабли у Митридата будут? – спросил Север.
– Молодец, – одобрительно кивнул легат, – всегда ценил тебя за быструю соображалку. Будут. Скоро.
– Разве Неоптолема не связывает Сулла?
– А как он его свяжет? Сулла – сухопутный зверь. Неоптолем – морской. Если кто и держит Суллу, так это Архелай.
– Что же, значит надо штурмовать город, иначе царь улизнет.
– Штурмова-ать... – мрачно протянул Фимбрия, – не очень-то пока выходит... Перед тобой тут побывал Тит Сергий, он мне доходчиво объяснил, как сложно будет взять Питану. Да я не слепой, и сам это вижу. Хотя, признаюсь, первый порыв был – штурмовать.
– Первая лепешка вышла комом, – спокойно сказал перфект, – вспомни, у Риднака нас тоже поначалу ударили по носу, но потом...
– Нет времени, Квинт! Мы расточим силы в этих штурмах и осадах, подойдут к Митридату корабли, и царь улизнет, хохоча над глупыми римлянами. Война затянется. Мы не получаем подкреплений, примкнувшие к нам города могут изменить. Провиант добывать все тяжелее. Обчищая амбары, мы настраиваем местных против себя. Они огрызаются. И будут огрызаться сильнее. Мы скоро сожрем все в округе, а после этого Азия нас самих поглотит.
– Не проиграв ни одного сражения, проигрываем войну, – задумчиво произнес Север.
– Тоже понял, – удовлетворенно кивнул легат, – Ганнибал как-то умудрялся несколько лет воевать в Италии, оторванный от всех своих тылов, снабжения и подкреплений. Как жаль, что я не Ганнибал.
– Сулла – тоже отрезанный ломоть, – напомнил префект, – Сенат ему не помогает.
– Как жаль, что я не Сулла.
– Что ты собираешься делать?
– Кончать с Митридатом, – ответил Фимбрия, – кончать войну.
– Значит, все же штурм?
– Нет.
Легат свернул папирус и вложил его в кожаный футляр.
– Это письмо. Ты доставишь его лично. Я не доверяю больше никому.
– Кому доставить?
– Лукуллу.
Север присвистнул.
– Я не ослышался? Лукуллу? Луцию Лицинию?
– Ты не ослышался.
– И что в письме? Что я должен сообщить ему?
– Ты должен убедить его блокировать Питану с моря.
– Разве у Лукулла есть флот?
– Есть, – подал голос разведчик.
"Так вот почему Носач так зол – не хочет связываться с сулланцами. Но, похоже, другого пути действительно нет. В конце концов, все мы римляне и сражаемся против общего врага".
Фимбрия положил на стол увесистый кожаный мешочек.
– Это деньги. Их не жалей. Тебе придется нанять корабль.
– Каким образом? Если тут поблизости есть что-то водоплавающее крупнее рыбачьих лодок, то только в Питане. И где сейчас Лукулл?
– Я не знаю, – сказал Фимбрия, – чего так смотришь на меня? Я не говорил, что задание будет легким.
– Ходили слухи, что он на Родосе, – сказал Реметалк, – но может быть уже ушел.
– Он займется островами, – высказал уверенность Фимбрия, – Кос, Книд, Хиос. Будет склонять их на свою сторону. Луций Лициний все делает тщательно. Сначала набор союзников, только потом война.
– Я бы отправился в Фокею, – предложил Реметалк, – там узнал бы последние новости и нанял судно.
– Вот его, – легат кивнул в сторону разведчика, – с собой возьмешь.
– Понял. Сколько людей я могу взять еще? И каких?
– Ну не когорту же.
Север прикинул.
– Пять-шесть человек достаточно.
– С ума сошел? Если ты с таким отрядом на корабль взойдешь, тебя в первом же порту продадут избитого и голого. Идет война, а купцы и в мирное время все – наполовину пираты, если добыча легка.
– Не думаю, что я легкая добыча.
– Север, я тебя посылаю делать важное дело. Мне не будет выгоды с того, что ты сгинешь, доказывая, сколь проворно владеешь мечом. А проверить это непременно найдутся охотники, я не думаю, что в здешних водах римляне популярны. Возьмешь два контуберния. Кого именно, выберешь сам, я предупредил Сергия. Советую взять не только мордоворотов, но и кого-нибудь грамотного. Может пригодиться с Лукуллом. Этот ублюдок твердолоб, упрям, как бык. Его напором не возьмешь. Дипломатия нужна.
– Думаю, из меня дипломат сродни танцовщице. Возьму тессерария Барбата. И, если ехать верхами, то своих кавалеристов. Будет быстрее.
– Не советую. Поговори с Сергием, он назовет тебе бойцов получше. Найдет, кто хорошо ездит верхом.
Квинт хмыкнул: не первый раз ему доводилось слышать мнение старых вояк, что кавалерист хорошим бойцом быть не может и с пешим легионером не сравнится. Тем удивительнее такие речи в устах лошадника Фимбрии.
– Когда отправляться?
– Немедленно.
Север отсалютовал и вышел. Разведчик последовал за ним.
Ему было тридцать два года. Кое-кто в таком возрасте еще остается большим ребенком, проматывающим на пирах отцовское состояние, не заботясь о завтрашнем дне. А кто-то уже зрелый муж, повидавший столько всего, что не каждый старик мог бы похвастаться подобным жизненным опытом. В тридцать два Великий Александр закончил свою земную жизнь, завоевав половину Ойкумены. Говорят, он стал богом. Может и так. Птолемей Латир и его приближенные из кожи вон лезли, стремясь произвести на заморского гостя впечатление. Устроили ему экскурсию к золотому саркофагу. Обставили все театральнее некуда. И все чего-то суетились вокруг, потрясая париками, размалеванные, как дорогие детские куклы. Все заглядывали в глаза: "Ну как, впечатлился? Проникся? Ощутил на себе давящий взгляд Божественного, незримо присутствующего?"
