38
Балтийское море, конечно, более приятное для плавания. Высоких волн здесь не бывает, потому что негде разогнаться, да и мелковато. Штили случаются редко. Зато дожди идут часто, и зимой прибрежные районы покрываются льдом. Впрочем, зимой я собирался сидеть у камина в новом трехэтажном доме, который сейчас строили на месте купленных мною двух дворов, расположенных рядом с центральной площадью Ольборга.
Проследовали проливом Эресунн или Зунд. В самом узком месте его, где между берегами чуть более двух миль, пока не было замка Кронборг, но пошлину уже собирали. С иностранных кораблей брали по пять с половиной марок за каждый ласт — сорок квадратных футов — груза. Нас пропустили неощипанными. Несмотря на то, что с грот-мачты свисал длинный красно-белый датский флаг, к нам подошел двенадцативесельный баркас с чиновником на борту. Ларс Йордансен прокричал ему, что судно принадлежит ютландскому дворянину Нильсу Эриксену из рода Гюлленстьерне. Этого хватило, чтобы нас оставили в покое. Или вид пушек сделал чиновника более покладистым. Я приказал на всякий случай приготовить их к бою. В узкостях мало времени на раздумья и подготовку. Копенгаген пока сокращен до размеров исторического центра и обнесен каменной стеной с круглыми и прямоугольными башнями. Нет моста, соединяющего столицу Дании со шведским Мальмё. Впрочем, пока что Дания, Исландия, Норвегия и Швеция — одно государство, называемое Кальмарской унией. В будущем в проливе движение будет, даже после постройки моста, — мама, не горюй! Транзитные суда идут в обоих направлениях, а наперерез им паромы, катера, яхты. Проскакивать пролив надо с закрытыми глазами, не обращая внимание на, как я их называл, суда поперечного плавания. Получалось не у всех. Каждый год происходило по несколько столкновений. Залатывали пробоины, которые напоминают акулью пасть, на судоремонтном заводе, который тут же, рядом. В общем, пролив Зунд приносил выгоду во все времена, только разными способами.
До Финского залива нас довел теплый и сухой южный ветер — большая редкость в этих местах. Потом сменился на северо-западный, и задождило. По Финскому заливу шли и днем, и ночью, несмотря на сложную навигационную остановку. Ночи были «белые», точнее, серые. Такое впечатление, что небо заволокли серые тучи, потому и не видно солнца. Я вел барк в Нарву. Раз уж соленая сельдь — товар для русских купцов, надо везти ее поближе к ним. До Новгорода добираться не рискнул. В Неву, может, и найду путь, хотя подходные каналы к ней пока не прорыли, а вот дальше лучше на гребном судне добираться. Зато Нарва соединена рекой с Псковом. По рассказам Ольборгских купцов, там большой русский гостиный двор с собственной каменной церковью, которую используют и как склад. Каменные здания более надежны при пожарах, которые в эту эпоху случаются часто.
Нарва располагалась на левом берегу реки с одноименным названием. Ее защищали ров шириной метров одиннадцать и каменно-деревянная стена высотой метров шесть. Сейчас шло строительство дополнительной каменной стены, которая охватывала большую площадь, пригородные слободы. На холме высился каменный донжон высотой метров двенадцать, возле которого тоже шло строительство. Скорее всего, там будет замок. Я помнил, что напротив эстонской Нарвы будет русский Ивангород. Пока его даже не начали строить. На правом берегу была небольшая деревенька. Нарвская пристань была длинная. Возле нее стояли две одномачтовые русские ладьи и несколько плоскодонных парусно-гребных суденышек.
Барк еще на подходе встретила лодка с местным таможенным чиновником — рослым скуластым блондином с длинными усами, который приказал сразу становиться к пристани. Видимо, не терпелось поскорее нас обобрать. Барк привез раза в три больше груза, чем обе ладьи и все суденышки вместе взятые. Только мы ошвартовались, как сразу пришли местные купцы. Торговать придется через них. Иностранцам запрещено вести дела между собой. Поскольку в ассортименте у меня было только одно наименование, купцы выяснили, сколько всего бочек, поделили их между собой и забрали все. Цену, конечно, дали не очень хорошую, но почти вдвое больше, чем стоила сельдь в Дании. В Пскове она будет стоить еще вдвое дороже. Часть бочек тут же перегрузили на ладьи. Русские купцы заплатили за них на треть больше, чем местные. Вот так — не сеяли, не жали, ничем не рисковали наровчане, а навар получили.
Когда перегружали бочки на ладьи, на барк пришел русский купец — степенный мужчина лет тридцати трех, обладатель кустистых бровей, под которыми глаза были еле видны, и густой темно-русой бороды, одетый, несмотря на теплую погоду, в черную шапку с загнутыми вверх и разрезанными спереди полями, и темно-зеленый кафтан из плотной шерстяной ткани. Говорил он на немецком языке медленно, словно перед тем, как произнести слово, проверял, не бракованное ли? Купец внимательно осмотрел и простучал бочки, которые предназначались ему, две потребовал вскрыть. Порывшись в них и убедившись, что рыба хороша не только сверху, приказал закрыть. При этом на все время бурчал на русском языке, что все латиняне — жулики и воры. Обычно мы свои достоинства приписываем другим. Если буду покупать у него товар, тоже проверю все досконально.
Я на немецком языке пригласил его в каюту выпить вина. Купец согласился только после того, как все проданные ему бочки были перегружены на ладью. Зайдя в каюту, поискал взглядом икону, не нашел и перекрестился в дальний угол. Мы сели за стол. Тома подал вино и жареную миногу, купленную у местных рыбаков. Это паразит, который впивается в тело рыбы и высасывает из нее кровь, мясо, мышцы. Величиной в среднем сантиметров тридцать. У него нет ни желчи, ни желудка, так что можно готовить целиком, только отмыть соленой водой от слизи. Довольно вкусное блюдо.
Когда Тома, наполнив серебряные кубки вином, вышел из каюты, я поднял свой и пожелал на русском языке:
— Будь здрав, купец!
Он от удивления аж вздрогнул и пожелал в ответ:
— Будь здрав, боярин!
Мы выпила, закусили миногой.
— Откуда язык наш знаешь? — поинтересовался купец.
— Мамка-кормилица научила, — ответил я. — Она была из-под Рязани. Девушкой попала в плен к туркам. Мой отец купил ее в Константинополе.
— Да уж, куда только людей судьба не заносит! — произнес купец.
— А тебя сюда откуда занесло? — спросил я.
— Из Новгорода я, — ответил он. — Антип, сын Федора Булавы.
Я назвал ему свое имя-отчество, выдав за русский аналог датского.
— Не нравится мне, Антип Федорович, отдавать нарвским купцам часть прибыли и налоги платить им не хочется, — сказал я.
— А что поделать?! Они здесь хозяева, как порешили, так и будет, — произнес он. — Плетью обух не перешибешь.
— Нам не обязательно здесь встречаться. Можно где-нибудь на Неве. Я привезу туда товары, которые ты закажешь, а ты — которые мне нужны. Обменяемся и оба неплохо заработаем, — предложил я.
— Так, конечно, выгоднее будет, да только места там глухие. Мало ли чего случится?! — возразил купец.
— Если дурить не будешь, ничего не случится. Мне хватит того, что по-честному заработаю. Тебе, надеюсь, тоже, — сказал я.
— Подумать надо, — произнес Антип Федорович Булава, сверля меня глазами, которые выглядывали из-под кустистых бровей.
— Подумай, пока я грузиться буду. Меня интересуют меха, воск, мед, железо, канаты и веревки. Взамен могу предложить вино, соль, рыбу соленую, ткани шерстяные, олово, свинец, и деньги серебряные и золотые.
— Корабельники? — спросил он.
— Что за корабельники? — не понял я.
— Монеты золотые с кораблем, — ответил Антип Федорович.
Я догадался, что это нобли английские, и подтвердил:
— Могу ими, могу экю французскими, — предложил я.
— Лучше корабельниками, — сказал купец.
Значит, уже решился. Я не стал торопить. Человек он степенный, пусть подумает еще, прикинет, сколько наварит, миновав жадных нарвских купцов и таможенников.
Пришел он ко мне через день, когда я купил у нарвских купцов меха, привезенные русским купцом: рыжую белку, куницу, лису, бобра, соболя, горностая, песца. Мех песца в Западной Европе в особой цене. Белый цвет, то есть, отсутствие цвета, символ чистоты, начал входить в моду.
