Негодующая толпа, вбирая в себя все новых и новых людей, как на крыльях достигла агоры и стала требовать к себе на суд членов ареопага. Яростные крики собравшихся, не сулили бывшим архонтам ничего хорошего, но от кровавой расправы их спас Кратер, начавший в этот момент штурм Афин.
Приучив афинян к мысли, что главная цель македонцев Акаринийские ворота, Птоломей приказал атаковать городские стены с двух сторон, с небольшим временным промежутком.
Первыми, под прикрытием метательных машин, к городским воротам устремилась штурмовая группа, состоявшая исключительно из ветеранов. Построившись «черепахой», они довольно быстро достигли городских ворот, неся с собой большое бревно, с головой барана на конце. Крепко перемотанное во многих местах веревками, раскачиваемое с двух сторон мускулистыми руками, оно было идеальным орудием разрушения ворот и стен.
Едва достигнув ворот, под прикрытием широких щитов, македонцы стали испробовать прочность северных ворот. Треск, грохот, крики, рев, все так прочно приковало внимание афинян к месту боя, что они забыли об охране других участков стены. Чем не преминул воспользоваться Птоломей. Дав возможность противнику поглубже увязнуть в защите Акарнийских ворот, он атаковал город со стороны Ликея.
Здесь, по мнению афинян, были самые высокие стены и, понадеявшись на это, они оставили на них минимальное количество караулов. И когда воины Птоломея со штурмовыми лестницами наперевес бросились на приступ, они не смогли дать им достойный отпор.
Прикрывавшие воинов лучники, выбивали каждого кто, выглянув из-за крепостных зубцов, пытался отбить натиск македонцев. Впрочем, таких смельчаков было мало. Большинство стражников считало, что высота афинских стен защитит город от врага, но они жестоко ошибались. Сначала одна, потом другая голова в рогатом шлеме возникала в различных проемах стен, чтобы потом, превратиться в статного воина с мечом наперевес.
Словно капельки ртути, они проворно растеклись сначала по стене, затем к их подножью, убивая при этом всех, кто оказался у них на пути, невзирая воин он или мирный горожанин. За короткое время ими были захвачены стены, а затем и сами Диомейские ворота, через которые македонское войско вступило в Афины.
Рев труб победителей и их громкие крики не были слышны тем, кто подобно львам бился у ворот Драконта. Не обращая внимания на вражеские метательные машины, они норовили сбросить на штурмующего ворота противника увесистые камни, куски мрамора, дерева. Не всегда это им удавалось, но действия их не пропали даром. Грохотавший по воротным створкам таран сбился с отлаженного ритма. Он, то затихал, то припускался с новой силой, торопясь настичь пропущенное.
Все это придавало защитникам Афин силы и стойкость, но едва они узнали о вступлении македонцев в город, как все изменилось. Руки, державшие мечи и копья опустились, а сердца наполнились страхом и горечью. Ещё можно было попытаться выбить врага из родного города, но страшное известие сыграло свою трагическую роль и крепкая когорта защитников Афин, стремительно рассыпалась.
Не встречая серьезного сопротивления, воины Птоломея занимали один квартал города за другим. Стремясь спасти себя и свое имущество, Демад и его сторонники аристократы стали вывешивать на стенах своих домов белые полотнища и это сохранило их от разграбления.
Выполняя полученный от стратега приказ, в этих районах гоплиты вели себя спокойно, стараясь без нужды не проливать человеческую кровь. В тех же местах, где охранных знаков не было, македонцы не сдерживали себя, особенно если им оказывали сопротивление.
Район Деомея не оказала серьезного сопротивления македонцам, благодаря чему они быстро вышли к Акрополю, Агоре и театру Диониса. Больше всех из афинских районов пострадали северные части города — Керамик и Скамбонида. Некоторые их улицы были завалены телами погибших во время штурма горожан. Это очень быстро отрезвило поборников демократии, и они прекратили сопротивление.
Вождь народной партии Демосфен, все это время находился у себя дома. Обессиленный от ран Демосфен он не мог выйти на улицу для защиты родного города. Когда друзья прибежали к нему с вестью, что македонцы уже в городе и убивают афинян, он попрощался с ними и, не желая попасть в руки врагов, выпил отравленную чашу вина.
К полудню македонцы подавили последние очаги сопротивления, и заняли афинский акрополь, где от гнева толпы укрылся чудом спасшийся от самосуда ареопаг. Все кто не рассчитывал на снисхождение со стороны Птоломея, либо приняли, либо укрылись в храмах, под защиту бессмертных богов.
Это было вполне распространенное в то время явление, и зачастую пережив первые дни погромов люди, выходили в надежде на милость победителей. Однако обозленный понесенными потерями при штурме ворот, Кратер приказал закрыть все выходы из храмов и уморил голодной смертью находящихся там людей.
В знак одержанной победы, Птоломей повелел выбрать два самых богатых доспеха из захваченного у греков оружия и пожертвовал их богине Афине. Один доспех было возложен у подножья статуи Афины Промахос на главной площади Акрополя, а второй на алтарь Афины Паллады в храме Парфеноне, с надписью: «Богине всех греков — от царя Александра».
Вечером того же дня, собранный по приказу Птоломея ареопаг подписал мирный договор Афин с Македонией. Согласно ему, в Мунихии на постоянной основе располагался македонский гарнизон, который мог контролировать сам город и его порт Пирей. Афины выплачивали победителям контрибуцию в сто талантов, возмещали все понесенные ими военные убытки и выдавали главных зачинщиков антимакедонского восстания. А также обещали не вступать в политические союзы с греческими полисами против Македонии.
Все владения афинского государства, отныне ограничивались лишь чертой города и его пригородами. Все ранее принадлежавшие Афинам внешние владения Орон и Самос переходили под управление македонского царства.
Хотя многие ветераны Кратера требовали, чтобы предатели повторили судьбу Фив, Афины избежали трагической участи разрушения и разграбления победителями. Сам Птоломей не питал особой нежности к колыбели эллинской культуры. За предательство и пролитую кровь следовало платить, но Птоломей планировал поход на Пелопоннес и, не желая иметь в тылу очаг напряженности, он удержал карающий меч и проявил милость к разбитому врагу.
За эту милость афиняне удостоили Птоломея золотым венком, а войску были розданы подарки. Видя македонское торжество в колыбели эллинской демократии, многие её сторонники пребывали в унынии. Сидя по своим щелям, они горестно говорили друг другу: — Ужасные настали времена. Вслед за луной, Зевс сорвал и солнце Эллады.
Глава XI. Испытания на море и на суше
И вновь моряки Неарха страдали от жары и жажды, бороздя просторы третьего по счету аравийского моря. Покинув Сабу и двигаясь строго вдоль берега, как и предписывал перипл Нефтеха, они достигли пролива зажатого с двух сторон массивами Азией и Африки.
Сам по себе пролив был, мало чем значим для мореходов, если бы не песчаные смерчи из Аравии, часто гостившие в этом месте. Флот, ведомый Неархом, счастливо разминулся с ними во время прохождения через пролив. Корабли уже начали движение на север, когда огромная стена мелкого песка полностью поглотила пролив, встав от одного его берега до другого.
Страшно было подумать, что могло случиться с кораблями, задержись они с проходом через пролив. В лучшем случаи они бы не заметили проход и продолжили свое движение на юг, в худшем, попытались бы войти в пролив, что привело бы к гибели многих моряков.
Моряки счастливо разминулись с одной бедой, но ничего не могли поделать с другой. Плывя по третьему аравийскому морю, они подверглись суровому испытанию. Если раньше знойные дыхание Аравии со стороны берега уравнивали океанские ветры, то теперь им на помощь пришли жаркие ветра Нубии. Там находилась пустыня, по своей силе ни в чем не уступавшей пескам Аравии.
Оказавшись между этой природной Сциллой и Харибдой, царские моряки ужасно страдали. От иссушающего жара не спасти дающий тень тент, ни обливание водой. Жара господствовала везде и всюду, безжалостно изводя людей. Пытка жарой не прекращалась даже в ночное время, ибо температура воздуха не успевала снижаться в темный период суток.
Столь длительное воздействие высоких температур плохо сказывалось не только на командах кораблей, но и на содержание их трюмов. Несмотря на все ухищрения мореходов, неудержимо портились запасы провианта и воды. Положение было трудным, но небезвыходным. Ранее прошедшие испытание аравийской жарой моряки Александра могли справиться с возникшими трудностями, но темное суеверие разлагало их души. Большая часть мореходов, если не говорило, то думало, что во всех их бедах был винен черный колдун, с которым их свела судьба, едва корабли миновали злосчастный пролив.
