Может, я зря усложняю, подумал Виктор. Лемешева тут нет, бегать не за кем. Зато теперь можно будет небрежно ронять в разговоре с подругой что-нибудь этакое: "Писатель Еремин? Да, конечно, знаю. У меня был с ним роман. Он клялся мне в любви среди цветов белой сирени. Такой страстный мужчина… А потом я его бросила. Разлюбила."
Веселина стонала в такт своему порывистому дыханию, широко раскрыв глаза, справа, со стороны блокированного дома, раздавались крики и женский плач, слева духовые и ударные весело и сладкозвучно выводили "Все хорошо, милая", шуршала упершаяся в спину ветка сирени, со станции долетали гудки паровозов. Для полноты картины не хватало соловья где-нибудь сзади.
— Надеюсь, вы не принадлежите к людям, которые хвастают своими легкими победами над девушками?
Они уже вернулись на дорожку. Жандармерия уехала. В клубном зале звучало танго и Утесов пел про нежные чувства. Светила луна в тон сюжету шлягера. Сирень тоже цвела, правда, соловей в эту ночь сюда так и не прилетел.
— Конечно, не хвастаюсь. Зачем?
— Правильно. Вам в какую сторону?
— Знаете, я несколько старомоден, и как-то привык к тому, что мужчина провожает женщину, а не наоборот. Так что если вы пойдете сейчас провожать меня, то потом я пойду провожать вас обратно и мы будем ходить туда-сюда всю ночь.
— Да, наверное, это будет странно выглядеть… Мы еще увидимся. Только, пожалуйста, не делайте сразу далеко идущих выводов.
— Естественно. Зачем забегать вперед? А танцевать, вы, наверное, тоже очень любите.
— Очень. Но я не жалею, что не осталась. До свидания.
— До свидания, Веселина!
Она упорхнула; мотылек ее блузки мелькнул в свете фонаря и исчез, шорох шлака под ее туфельками утонул в звуках джаза. Виктор улыбнулся и пошел к воротам, которые уже собрался запирать дворник.
Как ни странно, но по дороге по ночной Бежице на Виктора никто не нападал и не пытался похитить. Спокойно дойдя домой и поздоровавшись с Катериной и "родственниками", он уединился в своей комнате и предался размышлениям. Абсолютный пофигизм здешнего общества к репрессиям, с которым он сегодня столкнулся во второй раз, казался ему несколько неестественным.
"Ну как можно спокойно предаваться ласкам и танцевать, когда кого-то забирают?" — думал он, глядя на звезды в полуоткрытом по случаю жары окне. "Там же все-таки люди. Здесь все такие индивидуалисты? Не похоже. Или тех, кого забирают, не относят к таким же людям? Наверное, второе. Они для них уже другие. Фашистские… нет, здесь большевистские вампиры, враги народа, выродки… стоп, выродки — это у Стругацких. И когда фашисты — в смысле, не эти, а которые гитлеровские — сюда придут, они не будут считать за людей нас, и могут нас уничтожать, оставаясь в душе порядочными. Вот что значит недемократичное общество. Хотя, а далеко ли демократичное-то от него ушло? Если наши попы менторским[7] тоном вещают о страшном грехе богоотступничества, может ли человек в нашем обществе спокойно и открыто сказать "Бога нет", то есть то, что пишут на трамваях во второй реальности? И не дойдем ли мы до такого состояния, что людей, отказавшихся от религии, будет убивать слепая толпа, как в позднее средневековье, и всем будет все равно, потому что вставших с колен перестанут воспринимать, как людей? Или просто все пойдет по еще одному кругу, и на святое писание будут смотреть столь же безразлично, как Геннадий Хазанов на материалы очередного съезда КПСС? Да, кстати, материалы. Надо посмотреть, что же снова на дом задали."
В портфеле оказалось что-то вроде досье по организации, именуемой Оркобюро.
Виктор протер глаза и еще раз перечитал название в формуляре на коленкоровом переплете: Оркобюро.
"Это что, уже гоблинский перевод пошел?" — подумал Виктор и на всякий случай понюхал папку. Папка пахла пылью, бумагой, копировальным аммиаком, коленкором, фотоэмульсией и клеем, что явно свидетельствовало о ее реальности. Он развязал тесемки стал знакомится с документами.
К оркам, как выяснилось, эта контора не имела никакого отношения, а расшифровывалась как "особое ракетное конструкторское бюро". Основано оно было тем же самым Эрлих-Кричевским, и не удивительно, ибо он был поставлен руководить чем-то вроде миноборонпрома. Институт своевременно финансировался, а для работы в нем были приглашены, в частности, такие известные Виктору личности, как Лангемак, Клейменов, Королев и Глушко. После осуждения Эрлих-Кричевского нагрянула комиссия и откопала убийственный и грамотно обоснованный компромат. Снаряды "катюш" улетали с направляющих по самым невероятным траекториям. Некоторые из них шлепались на землю в нескольких метрах от пусковой установки, спустя секунды оживали и летели куда угодно, в том числе и в направлении самой установки. Заключения военных по целой куче разработанных ракетных снарядов на твердом топливе были единодушны — системы созданы в отрыве от реальных потребностей армии, боевое применение неясно, результаты стрельб совершенно неудовлетворительные, а само оружие крайне опасно в обращении.
По жидкостным ракетным двигателям, то-есть, по тем, что занимались Королев и Глушко, ситуация была еще более беспросветной. Начинаний была масса — баллистическая ракета, морская реактивная торпеда, зенитные ракеты, крылатые ракеты и реактивный самолет, — но ни по одному из направлений добиться какого-либо положительного результата не удалось. Опытные образцы постоянно взрывались, системы управления отказывали, эксперты убедительно отмечали невозможность обслуживания установок с ЖРД в полевых условиях. Как итог, деятельность Оркобюро была признана подрывной, и направленной на растрату казенных средств. В конце прилагался список осужденных сотрудников.
Бегло взглянув на список, Виктор вскочил с кровати и пулей вылетел в гостиную, где "родственники" уже ставили раскладушки.
— Мне надо связаться со Ступиным! Срочно!
Антон невозмутимо вытащил из-за шкафа полевой телефонный аппарат, покрутил ручку и передал трубку Виктору.
— Слушаю, — раздался знакомый, и уже несколько сонный голос штабс-капитана.
— Это Еремин говорит.
— Я понял. Что случилось?
— Я по поводу Королева, Глушко, Лангемака и еще ряда сотрудников Оркобюро. Их надо немедленно освободить!
— Уже. Как только ознакомились с вашей "статьей". Точнее, пока мы их привлекли для участия в оперативной деятельности. Пересмотр дел, сами понимаете, потребует времени, да и чтобы настоять на нем, нам нужны основания.
— Какие основания? Это же Королев!
— Это у вас там Королев — это Королев, а у нас он пока не Королев! — жестко отрезал штабс-капитан. — Вот найдете способ, как из того, что они насоздавали, выжать хотя бы какую-то пользу, тогда будем добиваться пересмотра, нет — извините, а чем и кому я докажу, что они случайно попали в этот поток прохиндеев и растратчиков? Вы вообще знаете, что закупки вооружения за тридцать седьмой год сорваны? Деньги ушли, кому ушли, куда ушли — ничего найти нельзя, все формально неподсудны! Это что, жандармерия виновата, что в России жулья, что дерьма за баней? Что вы тут сделаете с презумпцией невиновности, когда у вас из под носа все уворуют! Вы из будущего, вы больше знаете, вот и дайте завтра мне карты в руки, чтобы я мог ходить и доказывать! Другие вопросы есть? Нет? Тогда до завтра!
"Подловил таки", подумал Виктор, вернувшись в свою комнату. Машинально он подметил, что до сих пор не разобрался в тонкостях здешней системы силовых структур. По тому, что он видел, получалось, что жандармерия занималась всем, что было отнесено к вопросам национальной безопасности, а полиции был отдан криминал, дорожное движение, хозяйственные преступления и все такое подобное, причем полиция была как бы случаем не земской. Это было не совсем похоже на то, что было в дореволюционной России, где жандармерия была прежде всего чем-то вроде военной полиции, но имело свою логику, и в чем-то было даже менее расплывчато, чем советские названия "ОГПУ" или "НКВД". И еще у них есть какой-то Синод, который "поймет ситуацию".
Было ясно, что штабс-капитан в какой-то мере использует Королева, Глушко, Лангемака и прочих ракетчиков, как заложников, чтобы побыстрее добиться от него, Виктора, пути выхода из тупика с разработками. С другой стороны, если штабс-капитан, наоборот, хочет освободить репрессированных специалистов (а он не дурак и понимает, что ракетное оружие без них не создать), то опять-таки все упирается в него, Виктора. Добро и зло как-то причудливо переплелось.
"Ну вот и миссия Руматы Эсторского: спасать ученых…"
…Погода с утра оказалась ненастной. Было не жарко, небо было сплошь затянуто какими-то однообразными шинельно-серыми тучами, из которых лениво сыпал мелкий дождик, какой раньше обычно называли "ленинградским". Дворники, скрипя и щелкая, лениво размазывали капли по лобовому стеклу "опеля", из-под колес встречных машин летела грязь. Сквозь забрызганные этой грязью боковые стекла мимо проплывали потемневшие домики Городища. Виктора радовало, что он вчера успел взять зонтик — недорогой зонтик из черной материи с деревянной рукояткой. Не синтетика, так что надо обязательно сразу сушить, а то ткань погниет.
