испарина.
— Еще раз простите, — пробормотал он. — Все будет сделано!.. Какой обед желаете? Комплексный или…
— Или, — ответил я. — Контингент у меня любит вкусно поесть.
— И еще раз тысячу извинений, — затараторил директор. — Оплата будет проведена по безналичному расчету или…
Как ни велик был соблазн кивнуть утвердительно, но я ведь не мошенник, и потому опять сказал:
— Или… Только смотрите, чтобы все было на уровне мировых стандартов!
— Иностранцы! — ахнула необъятная буфетчица.
— Что вы! — откликнулся я. — Гораздо лучше!
— Во сколько изволите обедать? — спросил Пал Осич.
— Думаю, часика в три.
— Хорошо! — кивнул он. — Полагаю, мы закроем ресторан на спецобслуживание, так что никто вам и вашим спутникам не помешает.
— Ждите! — велел я и повернулся к ним своей широкой спиной.
Переходя из вагона в вагон, я ухмылялся, предвкушая, как вытянутся эти рожи, когда сюда ворвется мой контингент, горланя, отпихивая друг дружку, чтобы занять место у окошка. Отвешивая одноклассникам щелбаны и дергая девчонок за косички. В моем вагоне пока было тихо. Я вернулся в свой отсек. Антонина Павловна читала какую-то распечатку. Я взглянул на титульный лист, там было напечатано в разрядку только одно слово:
«К А С Т А Н Е Д А»
Я тоже захватил с собой распечатку, и уж, наверняка, с не менее интересным чтением.
— Как тут? — спросил я. — Все тихо?
— Половина спит, — откликнулась математичка. — Я в их возрасте тоже перед поездкой спать не могла, все вертелась. А в поезде — дрыхла.
— А сейчас?
— Что — сейчас?
— Ну, не спишь перед поездкой?
— Сплю, как убитая!
— Ясно… — кивнул я. — Что читаешь?
— Ну-у, это учение такое, философское…
— Да, ладно тебе, я знаю, кто такой Кастанеда.
— Не знала я, что ты в курсе.
— Ерунда! — отмахнулся я. — Хочешь, я тебе настоящую мистику покажу?
— Ты серьезно?
— Конечно! Ты же одна из нас!
— Ой, как звучит…
— Только сама понимаешь — молчок!
— Это само собой.
— Тогда ляг на спину и закрой глаза.
— Предупреждаю, мы тут не одни.
— Не бойся.
Тигра отложила распечатку, вытянулась на полке и закрыла глаза. Я вынул кольцо-браслет из нагрудного кармана, и осторожно надел его на правое запястье Разуваевой.
— Расслабься, — сказал я ей.
Она вздохнула и постаралась расслабиться. Я сидел напротив и наблюдал, как меняется выражение ее лица. Сам я не пользовался подарком Тохи Макарова еще с того времени, когда увидел пророческое видение нашего с Виленой первого свидания. Сам не знаю — почему? Может, потому, что не хотел видеть, как наши с ней отношения разовьются в будущем? Антонина Павловна тем временем вздохнула еще глубже, открыла глаза, села на полке и с недоумением посмотрела на кольцо-браслет на своей руке. Я растянул его по краям и снял с ее запястья. Сунул в карман.
— Что это было? — спросила Тигра. — Я уснула?
— А что ты увидела?
— Так тебе и расскажи, — смутилась она. — Так я спала или нет?
— Не знаю… — пожал я плечами. — Тебе понравилось?
— А-а, морочишь мне голову! — отмахнулась она.
— Не морочу, — сказал я, снова доставая кольцо-браслет и бросая его на столик.
Оно деревянно брякнуло о пластиковую столешницу. Разуваева осторожно взяла его двумя пальцами.
— Это то, что ты надел мне на руку? — спросила она. — Оно же узкое!
— А ты попробуй сама надень!
Тигра сложила пальцы щепотью и принялась осторожно просовывать их в действительно узкое кольцо-браслет. И оно предсказуемо натянулось на ее кисть, словно резиновое. Математичка вздрогнула и сорвала Тохино изделие с руки. Кольцо-браслет застыло в своей изначальной форме.
— Я не понимаю, как это делается, — пробормотала Антонина Павловна растерянно. — И на ощупь и по твердости оно деревянное, а тянется, как резина.
— А ты говоришь — Кастанеда.
— Ну так учение Дона Хуана, оно же духовное, а это… деревяшка, хоть и эластичная.
— Деревяшка? — переспросил я. — Ну ладно, поговорим в более подходящей обстановке.
— Звучит интригующе, — усмехнулась она.
— Слушай, Тигра! — сказал я. — Я ведь не шучу! Разговор действительно серьезный. И если ты с нами, значит, с нами, тогда я тебя посвящаю во все. А если — хиханьки да хаханьки, вот, читай своего Кастанеду дальше!
— Ого, какой ты суровый!
— Станешь тут, когда за двадцать семь душ отвечаешь.
— Тридцать восемь, — поправила она меня, думая, что речь идет об участниках турпоездки.
— Тридцать восемь, — согласился я. — Всё! Откладываем этот разговор.
Она кивнула. Я взглянул на часы. Устраивать подъем на обед было еще рано и я достал из сумки машинопись Алькиной сказки. Открыл на той странице, до которой дошел в прошлый раз. Дэн Гор, избитый, шатающийся от слабости, стоит перед Крогом — злым волшебником и владельцем Старого Замка. Крог сидит перед ним на железном троне, а рядом, охватывая и трон и пленника полукольцом, молча возвышаются Ржавые Гвардейцы. Они превосходят ростом не только мальчишку, но и своего повелителя.
Тем не менее, Дэн чувствует это, великаны боятся тщедушного старикашку, закутанного в черную, как ночь, хламиду. Боятся и потому, безропотно выполняют любые его приказы. Пленник собственными глазами видел, как один из них отсек ржавым зазубренным мечом голову своему напарнику только за то, что тот поскользнулся на луже крови, которая вытекла из него, Дэна Гора. Из стражника же не выплеснулось ни капли, только когда огромное тело рухнуло, из обрубка просыпалась струйка сухой ржавчины.
В моих ушах все еще звучал этот шелест, когда я оторвался от чтения. Нет, такую сказку в один присест не проглотишь. Малость перестарался автор. Хотя это может только я так реагирую на его произведение? Надо бы проверить на других! Да на той же Тигре! Нечего ей своего Кастанеду штудировать. Все равно, сплошной туман и никакой конкретики. Деревяшка, видите ли, резиновая ей не нравится! Духовность подавай… Да в пальцах Антона Макарова больше духовности, чем во всех томах этого ее Кастанеды!
И все-таки я уснул. И опять мне приснилось нечто непонятное и в тоже время — вполне конкретное. Я снова увидел город и, как понял теперь, это был
