В ответ кто-то что-то быстро шепнул.
— Декларирует, — с усмешкой то ли одобрительной, то ли угрожающей, проговорил «ленивый».
Олег Степанов, без сомнения, слышал эти высказывания я смело отмахнул со лба длинные черные пряди а-ля Маяковский. Он не намерен был упускать сегодняшний шанс, для него уйти из этой баньки незамеченным страшнее было любого риска.
— Христианство — это еврейская выдумка, а православие — особенно, изощренная ловушка, предназначенная мудрецами Сиона для такого гиганта, как русский народ. Именно поэтому наш народ с такой легкостью в период исторического слома отбросил христианские сказки и обернулся к своей извечной мудрости, к идеологии общности, артельности, то есть к коммунизму! Самодержавие, сама по себе почти идеальная форма власти, в силу случайностей браков и рождений, увы, к исходу своему тоже потеряла национальный характер. В последнем нашем государе была одна шестьдесят четвертая часть русской крови. И народ наш в корневой нашей мудрости сомкнул идеологию и власть, веру и руку, изумив весь мир советской формой власти, Советом! Итак, вот она, русская триада наших дней — коммунизм, Советская власть и народность! Незыблемая на все века народность, ибо народность — эго наша кровь, наш дух, наша мощь и тайна!
— Братцы, мои, да у него торчком торчит! — сказал со смешком ленивый голосок за спиной Лучникова. — Вот так маячит! Ай да Степанов!
Степанов и сам не заметил, как у него в порыве вдохновения поднялся член. Ахнув, он попытался закрыть его ладонями, по эрекция была настолько мощной, что красная головка победоносно торчала из пальцев.
Общество на финских полатях покатилось от хохота.
— Вот так дрын у теоретика! — К Людочке беги быстрей, брат Степанов. — Да у него не на Людочку, у него на триаду маячит! — Ну, Степанов! — Ну, даешь, Степанов!
«Теоретик» затравленно взирал на хохочущие лица, пока вдруг не понял, что смех дружественный, что он теперь замечен раз и навсегда, что он теперь — один из них. Поняв это, он похохотал над собой, покрутил головой и даже слегка прогаллопировал, держа в кулаке свой непослушный орган.
Тут в парилке открылась дверь и на пороге появился еще один человек — голыш с крепкой спортивной фигурой.
Смех затих.
— А вот как раз и Арон Израилевич, — тихо сказал кто-то.
Лучников узнал своего друга Марлена Михайловича Кузенкова. Кто-то тихонько хихикнул. Лучников оглянулся и оглядел всех. Все смотрели на вновь прибывшего с любезными улыбками. Было очевидно, что он, хоть и допущенный, но не совсем свой.
Марлен Михайлович приближался к полатям, глядя поверх головы Лучникова, как-то неуверенно улыбаясь и разводя руками, явно чем-то обескураженный и виноватый. Потом он снизил свой взгляд и вдруг увидел Лучникова. Изумлению его не было предела.
— Андрей! Ну, знаешь! Ну, понимаешь ли! Да, как же? Каким же образом? Да это просто фантастика! Нет-нет, это фантастика, иначе и не скажешь! Ты — здесь? Да это просто поворот в детективном духе!
— Какой же тут поворот? — улыбнулся Лучников.
Они вышли из парилки и прыгнули в бассейн. Здесь Марлен и поведал Андрею, как развивалось вокруг него трехдневное ЧП, как потеряли его соответствующие органы, как искали по всей Москве и не могли найти, как он сам на эти органы наорал сегодня по телефону, да-да, пришлось и ему к ним обращаться, ты ведь, Андрей, достаточно реалистический человек, чтобы понимать, что к особе такого полста, как ты, не может не быть приковано внимание соответствующих органов, ну вот и пришлось обратиться, потому что ты пропал, не звонишь, не появляешься, а у нас ведь с тобой нерешенные вопросы, нс говоря уже о нормальных человеческих отношениях, я уже к Татьяне звонил и в корпункт и даже своему Диму Шебеко, но никто не знал, где ты — я так понимаю, что это ты из-за Татьяны ушел на дно, да? — ну, вот и пришлось позвонить в соответствующие органы, потому что сегодня должна была состояться твоя встреча с очень видным липом, напоминаю тебе твою же шутку о масонской ложе, так вот — была достигнута полная договоренность, а тебя нет, это, понимаешь ли, в нашей субординации полнейший скандал, вот почему и пришлось к соответствующим органам обращаться, и вдруг выяснилось, какой пассаж, что и они не знают, где ты, так до сих пор и не знают ничего, не знают даже, что ты здесь прохлаждаешься, а ведь им все полагается знать, ха-ха-ха, это просто умора!
— А я-то думал, что здесь каждый стул соединен с соответствующими органами, — проговорил Лучников. — Даже этот бассейн непосредственно вытекает в соответствующие органы.
— Страна чудес! — воздел слегка к потолку руки Марлен Михайлович и слегка утонул в прозрачной зеленой обогащенной морским калием водице.
— Что ж, выходит, моя встреча с этим вашим магистром не состоялась? — спросил Лучников.
— Увы, она состоялась, — Марлен Михайлович опять слегка утоп, — увы, однако, без моего участия. По другим каналам ты сюда приплыл, Андрей, а это, к сожалению, отразится в дальнейшем на многом…
— Что же и магистр ваш, стало быть?… — спросил Лучников.
— Ну, конечно же, он там, — Кузенков повел глазами в сторону парилки.
Лучников вылез из бассейна. Кузенков последовал за ним.
— Марлен, я три дня не менял рубашки, — сказал Лучников. — Ты не мог бы мне одолжить свою? У меня… у меня… понимаешь ли, сегодня прием в британском посольстве, я не успею в гостиницу заехать.
— Да-да, конечно, — Кузенков задумчиво смотрел на Лучникова.
— Кроме того, — Лучников положил руку на плечо человеку, который называл здесь себя его другом. — Ты не мог бы вывезти меня отсюда на своей машине? Я совершенно потерял ориентацию.
Кузенков задумался еще больше.
Из парилки вышел и мигом обмотал чресла полотенцем Олег Степанов. В глубине холла под сенью вечнозеленых пальм три подавальщицы, бойко поглядывая, накрывали на стол. За стеклянной стеной во внешней среде под елками передвигались безучастные фигуры охраны. Олег Степанов стоял неподвижно с лицом, искаженным гримасой острейшего счастья.
— Хорошо, Андрей, поехали, — решительно сказал Кузенков.
Трудно сказать, прежние ли ребята работали или Сергеевский сектор, наконец, взял на себя все заботы, но оперативная машина исправно следовала за кузенковской «Волгой» всю дорогу до города, держась, впрочем, вполне тактичной дистанции. Кузенков иногда посматривал в зеркальце заднего вида и морщился. Он и не старался скрыть эту мимику от Лучникова, скорее даже подчеркивал, подсознательно, как бы показывая другу, что ему лично это все глубоко противно…
