– А чей вассал граф Раймон?
– Сложно сказать, – брат Анри улыбнулся, – более хитрого правителя, клянусь Святым Отремуаном, свет не видывал! За Прованский маркизат с центром в Авиньоне он является вассалом Империи, за северные земли – короля Филиппа Французского. Но когда ему это выгодно, он может объявить своим сюзереном Педро Арагонского или Иоанна Английского!
– Воистину странно слышать такое, – сказал брат Андре, – представил бы я себе графа Шампанского, перенесшего свой оммаж от Франции к Империи!
– Вы, брат, родились к северу от Луары, а там все совсем по-другому, – покачал головой де Лапалисс. – Король Франции всегда был сюзереном всех северных земель, от Нормандии до Бургундии, и никто, даже король Англии, не оспаривал его права. В землях же лимузенского языка патроны Сен-Дени [152] никогда не утверждали свою власть! Транкавели борются здесь с Сен-Жиллями, Плантагенеты с Беренгьерами [153] , и каждый мелкий граф мнит себя, как в моей родной Оверни, независимым правителем, обязанным помощью и советом [154] лишь тому, кому желает!
– Видит Господь, что в Иерусалимском королевстве все гораздо разумнее, – сурово проговорил брат Эрар. – И вассал, нарушивший присягу, подлежит суду!
– Там со всех сторон наступают неверные, – пожал плечами брат Анри. – И любое другое положение было бы гибельно, здесь же нет внешних врагов и можно вдоволь тешиться междоусобными сварами!
В голосе де Лапалисса звучала настоящая боль, и Робер с сочувствием подумал о том, как нелегко жить, если твоя родина погрязла в братоубийственных войнах [155] .
20 октября 1207 г.
Лангедок, Монпелье
Отряд въехал в пределы Монпелье холодным ветреным вечером. Город, принадлежащий королю Арагона, был невелик, но сразу бросалось в глаза большое количество клириков. Молодые люди в ризах, с ловко спрятанными в лохматых шевелюрах тонзурами бродили по улицам, оживленно о чем-то спорили на перекрестках.
– Клянусь Апостолом! – воскликнул брат Жиль. – Тут, похоже, собрались школяры [156] со всего королевства французского!
– И из сопредельных земель, – кивнул брат Анри. – Ибо здешняя школа медицины не имеет себе равных!
Командорства в городе не было, и рыцари долго петляли по Монпелье, выискивая постоялый двор, достаточно большой для того, чтобы вместить весь отряд. Подобное заведение обнаружилось на одной из центральных улиц.
Пока ошалевшие при виде алых рыцарских крестов слуги принимали лошадей, де Лапалисс договаривался с хозяином.
– Нам нужны комнаты на двадцать человек, – медленно говорил рыцарь, пристально глядя на согнувшегося в полупоклоне простолюдина, – достаточно чистые, чтобы в них могли ночевать люди благородного сословия. Ты понял?
– Да, мессен, – ответил тот подобострастно.
– Плюс ужин на всех и завтрак рано утром. Все ясно?
– Да, мессен, – содержатель постоялого двора закивал. – Вот только есть вам придется в общем зале.
– Ничего страшного, – брат Анри величественно кивнул.
– Чем эээ, – хозяин на мгновение замялся, – мессен изволит платить? Мельгориены, рэмондены, руэргские солиды?
– Безанты! – коротко ответил де Лапалисс, и в ладони его блеснули золотые монеты.
– Ооо! – подобострастие обитателя Монпелье достигло опасной величины, в глазах засветилась жадность. Он быстро закивал и самолично распахнул перед братом Анри дверь.
Внутри оказалось душно. Большая часть столиков была занята, и при появлении рыцарей Храма висящий в воздухе гомон на мгновение стих, чтобы тут же возобновиться.
По мановению руки хозяина служанки бросились вытирать самый большой стол, стоящий в центре зала. Поверх исцарапанной ножами столешницы легла белая, с плохо отстиранными пятнами скатерть.
– Клянусь Гробом Господним, то я почти тридцать лет не был на родине, то приплываю сюда каждый год! – сказал брат Готье, вслед за рыцарями усаживаясь на лавку. Таскать вещи в отведенные комнаты было доверено оруженосцам и сержантам помоложе.
– Нельзя сказать, что ты сильно этим недоволен, – хмыкнул брат Андре, глядя на служанку, спешащую к столу с большим подносом, на котором стояли кувшин и несколько кружек.
Робер с изумлением наблюдал сцену, разыгрывающуюся за соседним столом. Его занимали несколько оборванцев, но возглавлял попойку, которая, судя по лицам собутыльников, длилась довольно давно, самый настоящий священник. Его стихарь покрывали пятна жира, положенной по сану накидки и вовсе не было видно, а подбитая мехом черная шляпа валялась на полу.
– Выпьем! – возгласил служитель церкви, разливая по кружкам вино. – За здоровье Апостолика Римского!
Но воззвание сие осталось безрезультатным. Один из оборванцев спал, упавши кудлатой головой на стол, прямо в винную лужу, а другие двое были, судя по остановившимся глазам, не в состоянии понимать слова собутыльника.
– Bagassa [157] ! – рявкнул священник. – Если вы не желаете со мной пить, то я пойду к девочкам один!
И, пошатываясь, духовный пастырь поднялся. Взгляд его упал на братьев Ордена.
– Ага, – проговорил он насмешливо, и в темных глазах, широко расставленных по сторонам от сизого носа, блеснула злоба. – Явились, предатели дела Христова! Чтоб вас всех Сатана взял!
– Побойтесь бога, святой отец! – воскликнул брат Анри. – Клянусь Святым Отремуаном, вы ведете себя недостойно!
– Bagassa! – вновь выругался священник. – Еще всякая ворона, нацепившая белый плащ, будет меня учить. – Проваливай в ад, рыцарь! Демоны приготовили там для тебя теплое местечко!
– Еще одно слово – и я вобью его тебе в глотку! – багровея от злости, с места поднялся брат Андре. Его поспешно схватили за руки.
Служитель церкви, как казалось, совсем утратил интерес к разговору. Покачиваясь, он направился к двери и вышел на улицу.
– Ничего себе! – невольно вырвалось у Робера. – Здесь что, все служители Господа такие?
– Надеюсь, что нет! – с выражением величайшего отвращения на лице воскликнул брат Эрар и припал к кружке с такой жадностью, словно только что выбрался из безводной пустыни.
– Везде есть недостойные пастыри, – со вздохом проговорил брат Анри. – Но здесь, в Лангедоке, их почему-то очень много!
– А почему он назвал нас предателями дела Христова? – поинтересовался Робер.
Де Лапалисс потемнел лицом.
– Слухи о том, что Орден продался мусульманам, ходят давно, – сказал он. – Начало им положил неудачный поход короля Людовика и императора Конрада. Проще всего было обвинить в неудачах кого-либо другого, вот немцы и французы свалили все на пуленов и на нас.
