Мак появился в обычное время. Вместо привычного кофе он прихватил баночку ледяной кока-колы.
– Да будет благословен Мак Питерсен, – изрекла Лейси.
Столбик термометра неуклонно тянулся к восьмидесяти трем, у Мака взмокли волосы за ушами, и пахло от него как от человека, который весь день тягал шпалы.
– Уже восемьдесят два, – сообщил он. – По радио сказали, к десяти утра перевалит за девяносто.
Кока-кола была прохладной и шипучей, от нее щипало небо и слезились глаза. Лейси закашлялась.
– Будь осторожна, стоит такая жара, – предостерег Мак. – Пообещай, что не станешь переутомляться.
– Потому что в такую погоду не ровен час и коньки отбросить такой старушке? – подначила его Лейси. – Не бойся, наши не сдаются. Бывали и худшие времена. Хотя на всякий случай я удаляюсь в спальню, там не в пример прохладнее. Постучись ближе к вечеру меня проверить, жива я или нет. Только сразу не входи, а то вдруг я буду неодета.
Мак засмеялся и ушел, махнув на прощание, а Лейси отпила кока-колы.
– Вот уедешь ты, – вслух сказал она. – И некому будет обо мне позаботиться.
Это прозвучало на удивление жалобно, Лейси и самой стало противно. Но с фактами не поспоришь. Что она будет делать, когда симпатичный посланник Максимилиана ее оставит? Может, на его место явится кто-нибудь другой? Или тогда подойдет и ее срок уходить, и она не станет больше коротать время с заменами, а присоединится к Максимилиану, где бы он ни находился?… При мысли о том, что где-то там ее дожидается любимый, страх перед смертью отступил.
Мак и Марибель спали нагими под тонкой простыней. Марибель приготовила холодный ужин. Перченый суп с огурцами, салат «Цезарь» и дынные шарики. Она мысленно проговаривала «прохладные» слова: «Серебро, стакан, мята, тень. Зеленый, синий, питье, бокал, лед, ложе изо льда, заснеженный мир». Выудила с библиотечной полки книжку Фицджеральда «Ледяной дворец», за ней – «Снега Килиманджаро» Хемингуэя, «Холодные зимние сцены» Энн Битти, «Снег на кедрах» Дэвида Гутерсона и даже «Ледяной урожай» Ричарда Руссо. Сложила стопочкой на столе и смотрела на них время от времени, прокручивая в голове зимние названия.
Без ссор теперь не проходило и дня. Из-за жары и тех странностей, что творились с гостями и персоналом, Мак замкнулся. Он приходил домой, съедал то, что ставила перед ним Марибель, и оседал перед телевизором. Если они о чем и разговаривали, то в основном огрызаясь.
Мак больше не вспоминал о своем намерении жениться. Они не говорили о свадьбе, не строили планы. Теперь уже Марибель всерьез опасалась примкнуть к числу невест, которые ждут свадьбы по пятнадцать лет. И вот однажды вечером она решила поставить вопрос ребром:
– Мы будем устраивать свадьбу осенью? Потому что, если да, то надо уже потихоньку готовиться.
– Я не знаю, – ответил он, вперив взгляд в бейсбольное табло. – У меня башка не варит.
– То есть как это? – вырвалось у нее. – Я же не про чепуху какую-нибудь спросила, а про нашу свадьбу.
– Сил нет, Марибель, – посетовал он. – Я запарился на работе. Все вокруг без конца жалуются. То им жарко, то песок горячий, то вода не успела согреться. У пляжного мальчика был солнечный удар, увезли на «Скорой». Каждые два часа я наведываюсь к Лейси – боюсь, как бы она не окочурилась там одна. Джем вообще примостился задницей к ледогенератору. О нашей свадьбе, прости, я не думал.
– Ну и пусть, – буркнула Марибель. – Может, тогда к черту ее, эту свадьбу?
– Не начинай, – устало выдохнул Мак. – Мне сейчас не до смеха.
Марибель готова была расплакаться. На глаза навернулись слезы, она молча ушла в спальню – там хотя бы работал вентилятор. Рухнула поперек кровати, убрала с лица волосы, перевернулась, подставив шею струе свежего воздуха. Всегда, с самого детства, простые радости жизни обходили ее стороной. Когда все было хорошо, не верилось. Казалось, вот-вот это кончится, произойдет что-то плохое. Была мысль позвонить маме, но телефон лежал в другой комнате. Да и что сказать? Как сильно она сейчас ненавидит Мака? Что ее жизнь с ним – сплошная череда скучных и мрачных лет? Или, может, что ее так сильно захватила идея выйти замуж, что она готова примириться с чем угодно? Например, с тем, что, когда он делал ей предложение, в ее душе еще не утихла горечь после его признания в любви другой женщине? Марибель старалась об этом забыть. Она все твердила себе, что с отъездом Андреа Крейн его чувства угасли. И, раз уж все равно Мак решил уволиться из отеля, то, скорее всего, они с Андреа больше никогда не увидятся. Да только вот любит ли он? Поначалу, когда он сделал ей предложение и подарил кольцо, Марибель охватило безумное счастье. Прошло время, и ей стало ясно: ее избранник по-прежнему думает о другой, ведь невозможно разлюбить человека за каких-то пару недель, так не бывает. И вообще, он, скорее всего, пришел со своим предложением сначала к Андреа, но та отшила, и он решил попытать счастья здесь. Так что Марибель – запасной вариант. Обрадовалась, дурочка. Неудивительно, что этот сухарь не в состоянии думать о свадьбе. Он вообще не хочет жениться. Все теплые слова и колечко – все это было притворством.
Марибель направилась в гостиную. О сетчатую дверь с беспечным безумием бились мотыльки.
– Ты еще любишь Андреа? – поинтересовалась она.
– Что? – спросил Мак. Он сидел голый, в одних боксерах. Простой работяга, каким и был десяток лет назад. Загорелая шея, белый торс. – Что ты сейчас сказала?
– Ты по-прежнему любишь Андреа Крейн? Ответь, мне надо знать.
– Не пори чушь! Я целое состояние выложил за кольцо с бриллиантом, и ты смеешь во мне сомневаться? Что на тебя нашло?
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Да не буду я отвечать на твои идиотские вопросы! – взвился Мак. – Я предложил тебе выйти замуж, и ты согласилась. Ты получила кольцо. С чего вдруг я сделал тебе предложение, если все еще люблю Андреа?
Это было как нож в сердце. «Все еще» означало одно: он действительно любил ее раньше.
– Ты не ответил. Ты не сказал ничего конкретно, все крутишь вокруг да около.
– Что ты мелешь-то? – заорал Мак, вскочив с места. Пот валил с него градом. Дома было как в парилке. Марибель сделала глубокий вдох и постаралась припомнить названия книг, наводящие на мысли о прохладе. Как там?… В голове крутился лишь «Ледяной урожай». Вот итог ее усилий.
О дверную сетку бились мотыльки. Теперь из-за жары еще и дверь не закроешь, вовек не избавиться от мерзкого шороха.
– Ты хочешь жениться на Андреа?
Голубые глаза Мака вспыхнули адским пламенем.
– Да не хочу я ни на ком жениться!
Повисла тишина. Они молчали лишь миг, однако этого было достаточно, чтобы Мак осознал ошибку. Ляпнул же сдуру!
– Кроме тебя, – поспешно добавил он.
Поздно. Тот неловкий миг тишины решил все. Мак проговорился. Нелепый крошечный миг молчания выдал его с головой. «Не хочу ни на ком жениться».
Он двинулся к Марибель, остывая на ходу, точно заглушенный мотор, и обнял ее, нежно, словно боялся смять.
– Я не хочу жениться ни на ком, кроме тебя.
Что бы он сейчас ни говорил, это ничегошеньки не меняло. На секунду, на мерцающий миг истина вырвалась на свободу, не ускользнув от внимания Марибель. Да, все это время она была права: ее суженый не хочет жениться.
– Ну ты что, расстроилась? – спросил Мак, поцеловав ее в лоб.
Марибель отстранилась.
– Прости, жара доконала, – шепнула она и ушла в спальню.
Бросилась ниц на кровать и разревелась. Не создана она для любви, чего-то в ней не хватает. Способности здесь нужны, как у художника или пианиста. Как видно, она пошла в мать. Не наделил господь талантом. Вот Марибель и привыкла вцепиться мертвой хваткой и жать, жать. Упорно, стиснув зубы и упершись каблуками, биться лбом в стену, пока она не подастся.
От горючих слез стало прохладнее. Так Марибель и заснула, с больной головой и саднящим сердцем.
Сесили сидела в кабинете отца, когда тот нашел в своих бумагах непоправимую ошибку. На пляж она не пошла – раскаленный песок обжигал ноги до волдырей. Жара избавила ее от необходимости болтать и любезничать с гостями, однако, по настоянию отца, ей пришлось работать с ним в кабинете, чтобы лучше понять, «как тут все вертится». Человек не вечен, добавил отец, и возможно, ей придется вступить в права раньше, чем она полагала.
Билл развернулся в кресле.
– Уму непостижимо, – пробормотал он. Поворошил бумаги, провел пальцами по одной странице, по другой, отер лоб платком. – Перегрелся, что ли… Такого со мной еще не бывало. Ни разу за двадцать лет!
– Что там? – забеспокоилась Сесили. Для Рио девяноста семь градусов – обычная вещь. Очень скоро она будет потеть в постели подле Габриеля. Осталось собрать пятьсот долларов и – здравствуй, свобода! Выпорхнет как птичка из клетки. Отец позвонил в университет, попытался отозвать ее заявление – не вышло. Теперь родители надумали отправить ее в Аспен, чтобы кататься там с ней на лыжах и обучать тонкостям семейного ремесла. Похоже, они ослепли, оглохли и отупели разом. – Так что у тебя стряслось? – нетерпеливо повторила она.
