Казалось, весь город готовился к предстоящему торжеству. Но, естественно, особенно заметны эти приготовления были в тереме. Слуги стелили дорогие персидские ковровые дорожки, готовилась пища не только в тереме, но и с многих боярских усадеб свозился во дворец различный провиант. А я, наплевав на все запреты, любовался Параскевой, вокруг которой хороводом кружили портнихи, подгоняя по фигуре наряд невесты – платья с серебро– и золототканой окантовками.
Церемония бракосочетания происходила в центральном храме города – Святой Софии. Храм изнутри освещался сотнями огоньков восковых свечей вставленных в позолоченные подсвечники и паникадила. Во время службы дьяконы усердно размахивали тяжёлыми кадилами, хористы, своими лужеными глотками, громогласно выводили какой – то малопонятный молитвенный речитатив.
Все присутствующие на венчании гости старательно крестятся, отвешивают земные поклоны. Нас с Параскевой сам епископ провёл вокруг аналоя. В завершении к нам поднесли для целования крест, Параскева, согласно чину, опустилась на колени.
Епископ Алексий выступил с благословенной речью:
– Днесь таинством Церкви соединены вы навеки, да вместе поклоняетесь Всевышнему и живете в добродетели. Добродетель ваша есть правда и милость. Государь! Люби и чти супругу, а ты, христолюбивая государыня, повинуйся мужу. Как святый крест – глава Церкви, так муж – глава жены!
Выйдя из собора, я украдкой разминал затёкшие ноги, оцепеневшие от бесконечного стояния в церкви. Параскева, теперь уже официально государыня, принялась собственноручно раздавать милостыню, вбрасывая в шумные, ликующие народные толпы горсти латунных монет смоленской чеканки. Хорошо, что было выставлено усиленное оцепление, выдержавшее ломящиеся толпы к месту раздачи наличности.
Затем, уже в тереме, начался честной пир. В трапезной столы на три сотни самых почётных гостей ломились от яств и пития. Гости принялись насыщаться, зазвучали здравницы. Параскеве я собственноручно подарил диадему инкрустированную драгкамнями.
Отяжелевшие от обильного застолья, оглушенные поздравлениями бояр мы, наконец – то, оказались в спальне. Нам подготовили брачное ложе на традиционных снопах пшеницы. Затушив свечи перед образами мы, со счастливыми улыбками на лицах, бессильно повалились на кровать. Не знаю, почему так блаженно улыбалась Параскева, я – то был счастлив оттого, что это суматошный, невероятно длительный и нервный день наконец – таки закончился! Перед исполнением супружеского долга нам обоим требовалось время, чтобы просто хоть немного отдохнуть. И обнявшись, мы безмолвно лежали, наслаждаясь тишиной, темнотой и приятным тактильным ощущением друг от друга.
Праздничная гульба по случаю венчания государя длилась всю ночь не только в теремной трапезной, но и развернулась, вовсю ширь славянской души, в целом городе. На главные площади Полоцка были выставлены бочки с пивом, вином, медовухой и водкой.
Проснувшись довольно поздним утром, ближе к обеду, я застал в трапезной следы бурной попойки. Причём самые крепкие, а возможно уже успевшие проспаться, продолжали возлияния как ни в чём не бывало восседая за столом среди своих упившихся товарищей валяющихся на лавках или елозящих под ними. При моём появлении шум и разговоры стихли, чтобы через мгновения взорваться громкими радостными возгласами. Я лишь досадливо махнул рукой, наказав всем присутствующим закончить гульбу до вечера и разойтись по домам или отведённому им служебному жилью.
Перекусив «на сухую» дабы не подавать дурной пример, который, как известно, является заразительным, отправился назад к супруге. Параскева уже проснулась и даже успела нарядиться. Дождавшись пока она позавтракает, мы под ручку отправились гулять по дворцу. Вышли на гульбище. За стеной детинца весело, с песнями и плясками, гулял простой народ. Хотя казённые бочки со спиртным давно успели опустеть, но полочане продолжали потреблять горячительные напитки местного разлива.
Творящийся вокруг разгул мне совсем не нравился, но воспринимался как неизбежное зло. Долго общались с Параскевой о всяких житейских пустяках, потом пошли в опочивальню, где до ночи, от нечего делать, я учил её играть в шашки и шахматы. Ночью предавались уже совсем другим играм.
Я расслышал, как сначала во дворе раздавался частый перестук копыт, а вскоре и за дверьми послышались громкие голоса. Это явился десятник воротной стражи с неожиданной для меня новостью. В Полоцк прибыли послы от Михаила Черниговского!
Хотя уже и смеркалось, но томить их ожиданием я не стал, велел немедля звать послов к себе. Встретил я Рыльского князя Мстислава Святославича и черниговского боярина сидя в высоком кресле. Приподнялся им навстречу, облобызался с бородатым князем, поздоровались с боярином.
Рыльскому князю было около пятидесяти лет, но, тем не менее, он всё ещё оставался поджарым и весьма крепким мужчиной. Вместе со старшим братом Олегом и другими чернигово – северскими князьями он принимал участие в битве на Калке в 1223 году. В той битве выжил, но от судьбы, видать, не уйдёшь, в сорок первом году монголы его прикончат.
Слуги в это время дополнительно внесли новые подсвечники с горящими большими свечами и аккуратно расставили их на столе. Стол не пустовал, был заставлен хоть скромными, но сытными яствами и питием. Журавлей с лебёдушками я, что называется, сам не ел и другим не давал. Птичек было жалко!
Келейный ужин при свечах продолжался более часа. Пили квас, стоялый мёд, пиво, жевали рыбные и мясные закуски, репу и квашеную капусту. Деловой разговор послы пока не затевали, я тоже помалкивал.
Наконец этот театр мне надоел, демонстративно позёвывая, я спросил у Рыльского князя:
– Брате, поздновато уже, может вас завтра по – утру принять?
Мстислав Святославич разгадав мою хитрость, незаметно улыбнулся уголками губ, начав, наконец, официальную часть визита:
– Поклон тебе, княже, от Михаила Всеволодича. Денно и нощно мы скакали передать тебе слова великого князя, вручить от него грамоту, – Мстислав Святославич достал запечатанный кожаный свиток, – будь любезен, Владимир Изяславич, прочти её.
Я пробежался по тексту. Вся эта пространная писанина сводилась к простой вещи – Черниговский князь предлагал мне заключить с ним союз, что, в принципе, и следовало ожидать.
– На словах вам есть что мне сказать? – спросил нейтральным тоном, никак не проявляя своих эмоций по поводу написанного в грамоте.
Но первым делом князь выразил соболезнования по случаю смерти Изяслава Мстиславича, спросив у меня, что я буду делать с Владимиром Рюриковичем, спущу ему с рук, или пойду в «оместники».
Ответил ему, что с внуком Владимира Рюриковича уже разделался, при случае и старика на суку повешу. И может быть в этом деле мне поможет Черниговский князь? На закономерный вопрос князя, «Каким образом?» я сделал предложение, от которого трудно было отказаться. Во – первых, предложил сохранить сложившийся военный союз Смоленска и Чернигова. А во – вторых, в следующем году, «по – братски» разделить земли наших врагов. Себе я хотел забрать Волынь, а также союзные Михаилу Турово – Пинские княжества и, само собой, все оставшиеся не подо мной земли бывшего Полоцкого княжества.
А Михаилу Всеволодичу, я «щедро» предложил взять то, чем сам не владел – Киев. Это княжество было отрезано от Смоленского и как в тисках зажато между подконтрольными Михаилу Галичем и Черниговым. Создавая этим самым естественные проблемы в коммуникациях, перерезая торговые пути.
От такого «прямого поворота» в нашем разговоре Рыльский князь на некоторое время обалдел, но быстро пришёл в себя, ухватившись обеими руками за моё предложение. Ещё около часа мы «обсасывали» разные мелкие детали совместных действий на будущий год. Если в конфликт против нас влезет Владимиро – Суздальское княжество, то я предлагал Чернигову аннексировать Переяславль – Южный, принадлежащий Всеволодичам.
