Тишина. Никто Императору не отвечал.
— Посему я принял решение, — после паузы продолжил Фердинанд, — объявить Крестовый поход дабы освободить Венгрию. И я призываю всех, в ком осталось хоть толика христианского чувства, присоединится.
Расчет Фердинанда был прост и банален.
Стыд.
Обычный стыд.
Ведь получалось, что какие-то двести воинов из какой-то дикой Московии переплюнули всех в Империи. И если курфюрсты да прочие крупные фигуранты еще могли как-то контролировать свои эмоции, так как были в основной своей массе больше политиками, чем воинами, то вот «рыбки» помельче — нет. Это был прямой вызов.
Кроме того, перспектива захвата Венгрии выглядела достаточно реальной. Ведь османы оказались не в силах ее защищать. В силу сложившихся обстоятельств. А чтобы Рейхстагу и всем остальным лучше думалось Фердинанд подкинул поленьев на разгорающийся костер уязвленного самомнения. И начал перечислять награды Андрея.
Прежде всего он даровал графу Триполи титул князя Антиохии. С простой и банальной целью — застолбить север Леванта за собой. Потому что если Великая Порта рухнет, то у парня будут реальные шансы захватить эти земли. Застолбить, понятно, в теории. Так как переданный титул не подразумевал вассальной зависимости от Священной Римской Империи. Как и прежде врученный ему титул графа.
Кроме того, он даровал ему небольшое владении в Богемии. Настоящее. Материальное. Город Кутна Гора с округой, формируя баронский лен Кутенберг. Как король Богемии.
Некогда богатый город в 1540-е оказался совершенно разорен и пребывал в чудовищном упадке. Поэтому Фердинанд отдал его в лен без всяких сомнений и волнений. Стараясь через это привязатьпарня к своим землям и себе. Держа в уме перспективу переманивания. Ведь даже в ноль разоренный лен давал Андрею ОЧЕНЬ важную вещь — настоящие владения в Священной Римской Империи и личную вассальную зависимость от Фердинанда, в отличие от эфемерных титулов Святой земли. А значит и защиту от произвола Иоанна Васильевича. Хоть какую-то. Если, конечно, граф примет эту награду.
Но Фердинанд на этом не остановился и объявил перед Рейхстагом, что за заслуги перед христианством, он принимает парня в орден Золотого руна. Награждая, по сути, самым влиятельным и почетным орденом всей Европы. Круче него в те годы не было ничего. Вообще. Строго говоря награждал не сам Фердинанд, а его брат, Карл V, который до своей смерти в 1558 году являлся гроссмейстером ордена. Но сути это не меняло.
Не очень ценные, но достаточно интересные подарки. Во всяком случае для того, чтобы подразнить Рейхстаг и спровоцировать довольно многие силы в его владениях выступить в поход…
[1] Государства крестоносцев в Святой земле были по своей сути французскими, так как именно французское рыцарство составляло их ядро и основу. Конечно, там присутствовали и другие контингенты, но они в целом были незначительны. Именно поэтому титул короля Иерусалимского в итоге осел в «пакете» пустых титулов Руа де Франс.
Глава 8
1557 год, 29 июля, Тула
Долгая дорога домой наконец-то подходила к концу.
Андрей стоял на носу своего передового ушкуя и с некоторой тревогой смотрел на приближающийся город. Дракон был снять. Викинг закончился.
— Так крепче, воин, сжимай топор, врываясь во вражеский строй. Наш ярл неистов в сечи как Тор. Мы вернулись домой… — тихо прошептал воевода слова из песни Сколота.
Себе под нос.
Но несколько человек, стоявших рядом, скосились на него. Впрочем, лишь на мгновение. После рейда на Истанбул они верили в своего командира абсолютно. Князь-чародей доказал в деле, чего он стоил. Во всяком случае в их глазах. Ведь уходя на юг они думали, что идут на верную и в общем-то бесславную смерть. А вернулись многие. И обрели совершенно невероятную, сказочную славу, расходящуюся могущими волнами по всей округе. Как по морям, так и по степям.
Его люди привыкли к странностям.
Его люди приняли его странности.
И, по сути, уже не обращали на них внимания. Хотя, конечно, обсуждали. Ибо, несмотря на столько лет в этом мире, Андрей все еще оставался чужим. Как в языковом плане, так и поведенческом. Но своим чужаком. Полезным. Благословенным. Благодатным. Тем, за кем люди шли…
Город их встречал.
Вон — к реке люди вышли. И судя по тому, какая там толпа стояла, здесь собрались все. А то и с гостями. Посчитать вот так, на глазок, было их нельзя. Но графу казалось, будто бы, уезжая, он оставлял в Туле толпу пожиже.
И Марфа стояла в этой массовке. На самом видном месте. Чуть выступив вперед.
Андрей немного смутился.
Обычно супруга так не поступала. Да и лицо у нее было очень странным. Когда же он вышел на берег, то Алиса так и вообще бросилась в его объятия со слезами.
— Ты чего? — ошалело спросил граф.
— Я… я переживала, — сквозь слезы ответила она, всхлипывая. — Я думала, что ты специально пошел на верную смерть. Что это я тебя допекла.
— Ты с ума сошла?! — удивился Андрей…
Но здесь разговора не произошло. Им не дали. Толпа с радостным ревом колыхнулась и начался праздник. Для чего в город уже привезли и алкоголя в достатке, и еды, и прочего. Да и вообще — успели подготовиться от души. Лишь глубокой ночью им получилось поговорить наедине. Но он уже вышел совсем не тем. Они оба постеснялись говорить о своих чувствах. Особенно она. Как-то все получалось неуместно. И надо, а с чего начать? Поэтому женщина просто старалась быть как можно более покладистой, мягкой и нежной с мужем. Чтобы он заметил не слова, но чувства, эмоции…
— Как вы тут? Как дети?
— Слава Богу, — тихо ответила супруга, лежа на груди мужа. Скорее даже не ответила, а промурлыкала.
— Не слышала о том, что в Москве происходит? Мне ведь туда ехать надо. А новости, как я заметил, бегут быстрее моих ушкуев.
— От нее почему-то ни слуху, ни духу. — после небольшой паузы ответила она.
— Почему-то?
— У меня Царица гостила. Мы с ней много общались. А как уехала — завязали переписку. Раз в седмицу гонец письмо доставлял. А то и два раза. Теперь же уже две недели как прошло и ничего. Я даже переживать стала. Не случилось ли что?
— Две недели говоришь… — тихо произнес Андрей. — А когда до вас новость дошла о моих делах?
— Так две недели назад и дошла. Через Смоленск. Говорят, будто иезуит от тебя через Литву уходил. Он и рассказал всем, что ты Царьград взял.
— Хреново…
— Что ты взял Царьград?
— Нет. Что Москва замолчала. Не случилось бы чего. У Агафона спрашивала?
— А его в городе нет. Он в Пскове. Какие-то дела улаживает. Да я и не предала этому значения никакого. Подумала, что Царица с Царем к святым местам отправились. Чудо же! Царьград взяли!
— Ясно. Славно, если это так. Но чую — дело пахнет керосином.
— Почему?
— Не знаю. Просто животное предчувствие. Интуиция, если хочешь. Если вы так активно переписывались, то внезапное молчание — странное дело. Она бы, без всякого сомнения, поздравила тебя и сообщила о выезде на богомолье.
— С какой стати?
— Цари и Царицы в наши дни не сильно то и склонны к тому, чтобы с разными людьми везти такую бурную переписку. Значит ты ей чем-то интересна. Да и обсуждали, помимо дел важных Царице, без всякого сомнения, еще бабские дела. Так ведь?
— Так, — нехотя кивнула Алиса.
— А значит были подружками. Хотя бы и на бумаге. И то, что она пропала — это крайне странно. Покажешь ее письма?
Марфа-Алиса пожала плечами и, нехотя встав, достала небольшой ларец. Откуда и извлекла всю свою переписку. Скрывать от мужа она не желала ничего. Особенно после того стресса и панического удара, который испытала, подумав, будто осталась одна…
Андрей читал.
И чем больше читал, тем сильнее напрягался. Первые письма были достаточно формальны и прохладны что ли. Но чем дальше, тем текст становился интимнее, ближе, теплее… Обрывать внезапно такую переписку? Как минимум странно. Даже если Царица пыталась превратить Марфу в своего агента влияния при Андрее.
