Я продиктовал. Женщины старательно законспектировали и бережно припрятали листки.
Потом Томина мама блаженно зажмурила глаза и сделала из рюмки еще глоток, а потом с обидой посмотрела на показавшееся дно. Я быстро наполнил по второй.
- Фантастика, - вздохнула она мечтательно, - даже не буду спрашивать откуда...
Я невольно напрягся.
- Не буду, не буду, - потрепала она меня по руке. - Ладно, иди к девочкам, они заждались, даже не пьют без тебя. А мы скоро в кино уйдем, танцуйте.
Мы посидели за столом еще с полчаса. Дегустировали мелкими глотками ликер (и правда - удачно получился), перебрасывались шутками. В общем-то было весело, но, хоть мне и удалось овладеть под столом Томкиной ладошкой, расслабиться до конца так и не удавалось. Справа мою щеку периодически обжигал страдающий взгляд Зорьки, что переживала свою трагедию, но это была меньшая из проблем.
А вот большая сидела прямо напротив и, тренировки ради и тонуса для, вполне успешно флиртовала со мной без всяких слов. Кузя то грациозно изгибала точеную шейку и туманно улыбалась румяными губами, то медленно и томно заправляла выбившийся из прически локон, показывая внутреннюю сторону запястья. А когда мой взгляд сам собой застревал на ней, Наташа в изумлении взмахивала длинными, кокетливо изогнутыми ресницам, мол, "мальчик, что ты себе позволяешь?!".
И ведь никаких накладок из "соболя", черт побери, никакой завивки ресниц - все полностью естественно.
Да, лучше бы я ее посадил рядом с собой, а Тому напротив. Однозначно - было б легче, никаких внезапных приступов томления...
Но все проходит, и это тоже прошло. Мамы ополовинили вторую емкость и, повеселев еще больше, действительно ушли на сеанс.
Как только за ними закрылась дверь, мы заговорщицки переглянулись.
- Ну, - подытожил общее мнение Сёма, - разомнемся быстрыми для начала?
Расчищая место для плясок дружно придвинули стол к стене. Я поменял кассету, а Паштет решительно выключил свет.
- Fly, robin, fly... - горячая мелодия легко легла на взбодренные алкоголем мозги, и полутьма зашевелила нашими телами.
Ничего, что страдальчески скрипит под ногами рассохшийся паркет. Ничего, что постепенно становится душно, а мы регулярно задеваем друг друга руками. Зато мы переживаем единство, ощущая присутствия себя в каждом, и каждого в себе. Под ритмичный инфразвук всплывают из глубин наследственной памяти сакральные танцы неолита, и на новомодное диско ложатся все те же хтонические движения, что метались тенями по стенам пещер еще до взрыва вулкана Тоба. Одна быстрая мелодия сменяет другую, и буквально за полчаса мы становимся потными и счастливыми.
- Уф! - Зорька врубила свет. - Открываем форточки, проветриваем. И пить, пить...
Трехлитровая кастрюля сладенького компота расходится за минуту.
Свет режет глаза, и по слегка замаслившимся взорам и мальчишек, и девчонок понятно, что пора переходить ко второму отделению.
Переворачиваю кассету на другую сторону и объявляю медленные танцы.
Тома скользит по мне выжидающим взглядом. Я указал глазами на именинницу, и Тома в ответ согласно прикрыла веки.
Гаснет свет. Джо Дассен торжествующе запел о вечной любви, и я шагнул к Ясе, приглашая на танец.
Первый куплет мы протанцевали в одиночестве, потом Паштет выдернул Иру, а Сёма, чуть поколебавшись, остановил свой выбор на Кузе. Две жертвы гендерного неравенства, Тома и Зорька, старательно не глядя друг на друга, подперли стены в противоположных концах комнаты.
- В синем углу ринга, в синих трусах, - хихикнула мне на ухо Яся, - Афанасьева Тамара, Советский Союз!
- Что, вот прямо в синих? - улыбнулся я невольно.
- А вот не скажу, - Яська озорно показала язык, - должна же у вас хоть какая-то интрига сохраняться.
- Хулиганка, - одобрительно прижал я ее к себе. Прижал и тут же отпустил, не переходя грани приятельского потискивания. - А что у нас с красными трусами?
- С красными трусами у нас не интересно, - она мотнула головой, отбрасывая челку набок. - Тут за явным преимуществом, пора полотенце выкидывать.
- Хорошо бы... - вздохнул я, разглядывая вытянувшуюся в струнку Зорьку, - а то и себя измаяла, и всех вокруг.
Мы сделали пол-оборота, и теперь на Зорьку посмотрела Яся.
- Как бы вот ей сказать... - протянула в задумчивости, - слова подобрать... И настроение для слов...
- Ой, Ясь, не надо! Врагом станешь... У вас сейчас тяжелый возраст: уже готовы любить, но еще не готовы прощать.
Яся отстранилась и посмотрела на меня в изумлении. Потом покачала головой:
- Как ты быстро повзрослел... Моментом.
Я в досаде прикусил язык.
В молчании дотанцевали последний куплет и, расцепив руки, в молчании постояли друг напротив друга.
- Не расстраивайся, - успокаивая, погладила меня по плечу Яся, - так даже лучше.
Заиграла следующая мелодия. Я прикрыл веки, соглашаясь, и обернулся, ища Тому. Обернулся и зло скрипнул зубами - ее уже вытащил на середину нечуткий Сёма.
И не только вытащил, но и приобнял. Я ощутил короткий прилив едкой ревности при виде его руки на Томиной талии.
Сделал глубокий вдох, успокаиваясь, и растерянно оглянулся. Внезапно передо мной возникла Кузя - немного кокетливая, немножко лукавая, немножко наивная. Вид у нее был самый кроткий и невинный, и руки ее поднялись и мягко легли мне на плечи будто бы сами по себе, вне ее воли.
Я осторожно взялся за тонкую талию, и мы, чуть покачиваясь, молча поплыли по волнам музыки.
Объятье, не объятье, а что-то вовремя остановившееся посередине, но мне хватило и этого. Я не смотрел - что тут можно увидеть? Почти не слушал - лишь бы попадать в такт. Запах... Хотел бы я учуять ее запах, но она забила его какими-то взрослыми духами. Поэтому мир мой скукожился до правой ладони и совершенного рельефа под ней. Там вели свой неторопливый сладкий танец, то потягиваясь вбок, то расслабляясь, два стройных валика вдоль позвоночника и уютная ложбинка между ними. Было в этом что-то от кошки, ластящейся под почёс, и ладонь моя дернулась было ниже - туда, куда сбегают эти валики, а по бокам от них живут две милые ямочки.
Дернулась, но я успел себя остановить, лишь заломило зубы от желанья.
Теперь моя взопревшая ладонь принялась путешествовать по талии строго горизонтально, то чуть вправо, то чуть влево, вбирая движение юного тела, словно завзятый любитель вина, купающий язык в первом глотке выдающегося урожая.
Кузя внезапно отмерла. Глаза ее блеснули, отразив далекий фонарь за окном и, мягко сократив дистанцию, она в полголоса намурлыкала мне на ухо, чуть поменяв летящие из магнитофона слова местами:
