— И как это будет выглядеть? Признаться, я не понимаю, что можно сделать с этим царством тоски и скорби…
— Для начала провести ротацию. Потом все украсить, чтобы выглядело все свежо, светло и позитивно. Что еще? Ну, можно создать хор и оркестр для публичных выступлений. Подобрать песни. Музыку. Открыть типографию, где не перепечатывать унылые и грустные тексты, а постараться преподнести православие с его доброй, светлой стороны. Наверняка же такая имеется. Да не просто, а в картинках. Много что можно придумать. Не переживай, я помогу.
— Меня точно отравят, — усмехнулась Мария, явно ожившая от слов бывшего супруга.
— Патриарх Иов мой союзник. Без него я бы не смог отменить законы, ущемляющие права раскольников. Да и диалог с ними не получился бы. Думаю, если у тебя что-то начнет получаться, я подключу его, и мы постараемся вывести эти процессы на общероссийский уровень. Церковь должна нести позитив и свет, а не угрюмую тоску. Тем более что сейчас уже идет тихая чистка в церкви, отправляющая наиболее реакционно и радикально настроенных иерархов обоих полов в лучший мир.
5 ноябрь 1693 года. СтамбулУмиротворенный летний вечер одного из неприметных особняков на окраине Стамбула был нарушен тихой беседой двух старых знакомых.
— … к сожалению, политическая обстановка в Европе складывается непросто. Успехи Имперских войск, выкупе с успешными кампаниями русских, ставит разумность продолжения этой войны под большой вопрос.
— Но ведь Франция вторглась в Пфальц…
— Да, — кивнул француз, — мы попытались помочь вам, согласно договоренностям. Однако удача не сопутствует нашим полководцам. Уже сейчас можно уверенно сказать — битва за Пфальц проиграна. Будет неплохо, если получиться свести ее к положению статус-кво.
— У нас еще есть силы для наступления.
— Возможно, но успеха вам добиться не получится. Даже если вы сможете разбить имперскую армию, оставшуюся прикрывать границу, вам в тыл ударят русские. И наоборот. К чему это приведет — не берусь даже гадать. Вплоть до осады Стамбула.
— Русские… — покачал головой уже немолодой осман с усталым лицом и умными глазами, — неужели армия Петра действительно так хороша?
— Три пехотные бригады и сводный полк конных егерей — да, очень хороши. Все остальное, как и раньше — отвратительно.
— Но ведь это жалкие крохи…
— Двадцать тысяч, превосходно вооруженных и обученных. Против той армии, что вы сможете выставить, справятся и при трехкратном численном превосходстве. Полагаю, что и больше, но тут все от полководца все будет зависеть. Считайте, что он выставляет против вас не двадцать, а шестьдесят тысяч. Кроме того, не забывайте, что время идет и у Петра есть время на увеличение армии. По крайней мере, наши люди в Москве говорят о напряженной работе, связанной с обновлением старой армии.
— Может попробовать его отравить? — Задумчиво произнес осман.
— Мы полагаем, что это крайне затруднительно.
— Почему же?
— Так вы не в курсе последних событий? — Улыбнулся француз. — Сейчас идет большая игра за Петра. Первоначально его пытались просто отравить. Не получилось. Потом решили привлекать как союзника. В итоге, умереть должна была его супруга, но тоже не получилось. Причем так, что даже в Париже с определенным волнением стали смотреть в сторону Москвы. Возможно это случайность, а возможно и нет. Но, по всей видимости, он с самого начала отслеживал, как все попытки его отравить, так и желание устранить его супругу.
— Мне кажется, мой друг, вы его демонизируете. Разве так может вести себя мужчина двадцати одного года от роду?
— По нашим сведениям, за ним стоит орден иезуитов. И уж поверьте, они могут намного больше. Это искушенные интриганы. Скорее всего, именно они и оберегали своего сторонника от попыток отравления.
— Но ведь они католики!
— Мы не знаем условий их дружбы.
— Иезуиты…. Да уж, не самая радостная новость. Я думал, что они играют значительно меньшую роль в этой игре.
— Не только вы, мой друг.
— Если началась борьба за Петра, то ради чего? Надеетесь, что он выступит против Священной Римской Империи?
— Насколько мы смогли его узнать — нет. Это исключено. А вот вывести его из игры на какое-то время попытаться стоит. Буквально месяц назад мы смогли завершить первый раунд переговоров и добиться обручения Петра с дочерью Яна Терезой. Первоначальное приданое этой девушки составляло пятьсот тысяч талеров, что, согласитесь, немало. Однако царь стал хоть как-то нас слушать, только когда сумма перевалила за миллион, а согласился жениться лишь при обязательстве уплаты ему двух.
— Сколько?! — Ошалело переспросил осман. — Двух миллиона талеров?
— Именно. Само собой у Яна таких денег не было и нам пришлось ему помочь. Однако мы нащупали слабое место Петра. Он, как оказалось, очень жаден и любит деньги, ради которых пойдет на многое. Даже на настолько неудобный и совершенно ненужный ему брак.
— Когда намечена свадьба?
— В следующем году. Тереза уже переехала в Москву, и сейчас готовится к принятию православия.
— Я так понимаю, вы хотите Петра втравить в борьбу за престол Речи Посполитой? — С улыбкой произнес осман.
— Именно, — ответил француз. — Главное, чтобы он завяз в этом гнилом болоте как можно глубже, лишив Вену сразу двух союзников. И вот тогда мы с вами сможем отыграться и разбить Священную Римскую Империю.
— А вы не думаете, что Петр может справиться?
— С чем? С наведением порядка в Речи Посполитой? Это исключено!
— Хм… возможно вы и правы. Но если так, то Петр может и отказаться от дележа. Свои два миллиона талеров он уже получил.
— В Речи Посполитой довольно сильны позиции ордена иезуитов. А в Москве, как мне кажется, решение принимает совсем не Петр.
— Вот как? — Усмехнулся осман. — Тогда да, у нас есть шансы. Но Порте не хватит нескольких лет, чтобы привести армию и флот в порядок.
— Мы это прекрасно понимаем, — кивнул француз. — Поэтому мой король уполномочил меня пообещать вам много французского оружия и пару сотен офицеров, которые подтянут ваших бойцов.
— Это будет замечательно…
Тем же вечером, в другом особняке
— О чем сказал наш французский друг? — На визитера уставилось два десятка умных глаз.
— Он просил нас поскорее завершать войну.
— Значит Ахмед…
— Да. Потому как его брат не успокоится, пока не обожжется.
— Что еще он сказал?
