— От лица правительства и народа России мы приветствуем вас, госпожа Джонс, на российской земле. Прошу вас пройти в машину, все переговоры пройдут в здании МИДа на Смоленской площади.
Госсекретарь с явным недоумением уставилась на встречающего.
— А где Володин? — спросила она.
— Полчаса назад он вылетел в Германию.
Презрительно пожав плечами, госсекретарь прошла в поданный ей «Линкольн». По дороге она спросила посла Джона Стайка:
— Как здесь, в Москве, чувствуется напряжение? Они еще не бегут из столицы?
— Не особенно. По крайней мере внешне ничего не заметно.
— А эти вшивые немцы и англичане рванули так, будто ракеты уже поднялись в воздух. Кстати, в каком звании этот мальчик, что встречал меня?
— Старший лейтенант.
— Похоже, они хотят унизить в моем лице Соединенные Штаты, вам так не кажется, Джон?
Посол дипломатично пожал плечами. В отличие от своей гостьи, он хорошо знал эту страну и где-то даже любил ее.
Следующий удар по самолюбию Кэтрин был нанесен в высотке на Смоленской площади. Ее привели в кабинет человека, едва ли более старшего по возрасту, чем встречавший ее лейтенант. На погонах его были четыре маленьких звезды, и госсекретарь быстро сообразила, что перед ней не более чем капитан.
— Советник министерства иностранных дел Пантелеймонов, — представился офицер. — Мне поручено вести с вами переговоры от лица Временного Военного Совета.
— А что, у вас не нашлось никого более старшего по званию? — разозлилась Джонс.
— Увы, все в разъезде. Володин в Германии, Черышев в Англии, Юдин в Югославии.
— В таком случае я от лица Объединенного командования стран НАТО и Соединенных Штатов выражаю свой протест по поводу введения в Северное море военных кораблей России. Если в течение трех дней вы не вернете корабли в Мурманск, мы пустим их на дно. Кроме того, мы нанесем удары крылатыми ракетами с ядерными боеголовками по важнейшим объектам вашей страны.
— Хорошо, мы ожидали что-то подобное. Хочу только уточнить, это официальный ультиматум от лица глав стран НАТО или одних Соединенных Штатов?
— Какая разница?
— Большая.
— Это официальная позиция правительства Соединенных Штатов, поддержанная главами всего альянса.
— Разрешите ознакомиться с официальным документом.
— Пожалуйста, — хмыкнула Джонс.
Внимательно изучив документ, Пантелеймонов с сомнением покачал головой:
— Я не уверен, что эта бумага соответствует действительным намерениям стран Североатлантического альянса. Канцлер ФРГ, например, не давал согласия на участие в акции.
Кэтрин чуть скривила свои знаменитые губы. Этот капитан вольно или невольно угадал самое больное место документа. У Джонс не хватило времени, чтобы до конца согласовать документ с главами всех правительств. Но считаться с подобными мелочами было не в стиле "стальной леди". Она давно уже чувствовала себя на европейской политической арене выше всех этих канцлеров и премьеров.
— В любом случае это не меняет сути документа, — госсекретарь сгустила голос до откровенно угрожающих тонов. — Каков будет ответ вашего правительства?
— Ответ будет адекватным. В случае прямой агрессии Соединенных Штатов против России наше правительство берет на себя ответственность нанести удар баллистическими ракетами морского базирования по территории Соединенных Штатов.
— Вы говорите так, словно европейских стран и вовсе не существует.
— С ними у нас отдельный диалог. Просто вы там, на континенте, чувствуете себя неуязвимыми. Именно этого чувства мы и хотим вас лишить. На подводной лодке класса «Дельта» шестнадцать ракет с десятью отделяющимися боеголовками, умножьте все это на шесть — это и будет ваша доля апокалипсиса.
— Мы держим все ваши лодки под прицелом.
— Не все. Далеко не все.
Это было действительно так. ВМС США потерял три «Дельты» и один «Тайфун». Этого вполне хватило бы для уничтожения всей страны. Кэтрин Джонс указала пухлым пальцем на папку в руках капитана:
— Это все, что вы желаете сказать мировому сообществу?
— Да.
— Но вы даже не информировали ваших лидеров о тексте ультиматума! — вспылила она.
— Зачем? Мы примерно знали, с чем вас ждать. Если вы действительно хотите соблюсти процедуру, я передам ваш документ членам Временного Военного Совета.
— Куда, в баню? — съязвила госсекретарь.
— Нет, это недалеко, в центр управления стратегических войск.
Джонс с минуту молчала, пристально рассматривая своими выпуклыми глазами бесстрастное лицо собеседника.
— Что ж, тогда мне не стоит зря терять времени.
Она поднялась и решительно направилась к выходу. Капитан еле успел сунуть бювар с ответом правительства России в руки растерянного посла.
Уже в машине, глядя в окно на Москву, госсекретарь сказала Стайку:
— Вам, кажется, нравится этот город, Стайк?
— Да, мадам.
— А мне он кажется чудовищным. Слава Богу, что скоро его сотрут с лица земли.
На борту самолета Кэтрин Джонс узнала еще одну неприятную новость. На Мальорке в это время открывалось первое собрание саммита глав правительств стран НАТО. Само по себе это собрание не было чем-то необычным, Джонс сама готовила это сборище. Но то, что переговоры начали, не дождавшись госсекретаря, больно ударило по самолюбию "Стальной леди".
В том же аэропорту произошла еще одна знаменательная встреча. «Боинг» Джонс транспортировали по рулежкам, когда выглянувшая в иллюминатор госсекретарь увидела только что приземлившийся самолет со знакомой эмблемой Организации Объединенных Наций.
— А этот-то что тут делает? — возмутилась она, ткнув пальцем в сторону личного самолета главы ООН Хамаза аль-Гамани. Представителя Египта давно уже никто не ставил и в медный грош. Его участие в решении мировых проблем было определено прихотью администрации США.
— Не знаю, про этот визит мы даже не слышали.
— Старый дурак решил поиграть в большую политику? Ну-ну! Пускай побегает впереди тележки с яблоками. Он, кажется, забыл, что скоро перевыборы главы ООН.
Но аль-Гамани наоборот прекрасно помнил про выборы. Годы пребывания в последней должности не были для престарелого дипломата самыми счастливыми в его жизни. Впрочем, его честолюбие с возрастом чуть угасло, аль-Гамани вполне устраивало номинальное первенство на мировой сцене. Но месяц назад у него обнаружили рак в запущенной форме. Как истинный мусульманин, он воспринял это известие с философским спокойствием. Собственная судьба его уже мало интересовала, но внезапно вспыхнуло честолюбие. Захотелось уйти красиво, так, чтобы все поняли, чего он стоил на самом деле.
