Потом я опять попросил отвезти меня на берег, так как там опять появился интендант негуса в сопровождении охраны и похоже, происходит острый разговор с казаками. Высадившись на берег я услышал разговор на повышенных тонах между Стрельцовым и интендантом. Подъесаул всего лишь переводил требования казаков выплатить им деньги полностью. Как бы до стрельбы не дошло, вон и Нечипоренко спешит с парохода, который уже начал разводить пары, готовясь сняться с якоря.
Оказывается, эфиопы считают пароход своей собственностью, хотя я его не заявлял среди трофеев, намереваясь использовать в своих целях как гражданское судно. Я подошел ближе и рассказал об этом, на что интендант открыл свой гроссбух и что-то стал искать, по ходу дела отдав мне листок с выпиской поставок продовольствия. Тем временем, казаки сгрузили из шлюпки пулемет, остававшийся на борту парохода, и дали очередь поверх голов. Ашкеры бросились врассыпную, впрочем, залегли, изготовившись к стрельбе. Дело приобретало дурной оборот. Это почувствовал и интендант и сказал, что вышла ошибка и мы можем отваливать от причала. Казаки отправились на борт парохода, а я подошел к Нечипоренко и сказал. что у меня есть доказательства того, что наш интендант нечист на руку. Есаул попросил Стрельцова быть за старшего, тем более, что потом мы все равно встречаемся в море, недалеко от Массауа, милях в 15–20 южнее, объяснил Стрельцову, кого и где нужно взять на борт. Мы с есаулом отправились на «Чесму», вызвали Титова и приказали ему под охраной (чтобы не уничтожил записи) принести его учетную книгу и расписки. Выяснилось, что наш интендант оформлял бесплатное мясо и другое продовольствие как покупки, проводя его по книге и вычитая суммы отрядных денег — то-то они враз растаяли. Недостача получилась приличная, под суд элементарно, а там каторга — присвоение воинских сумм. Все же я решил не доводить дело до ареста и суда — Титов покроет недостачу в три с половиной тысячи золотых и еще у него останется немного на жизнь после того как в Пирее он сойдет с корабля и больше мы его не увидим. Однако рассерженные казаки решили по другому — они вытащили упирающегося интенданта, отобрали ключи от хранилища и швырнули его за борт.
— Гляди, вынырнул! Оно не тонет, — гоготали казаки столпившись у борта, — может, акула его схарчит! Не, она таким гребует[5]!
Потом казаки отправились на пароход, закончивший погрузку, он отвалил от причала и пошел в море, дав прощальный гудок. «Чесма» ответила тем же, и тоже начала разводить пары в котлах. Поскольку все казаки ушли на пароходе, за исключением раненого оставленного на попечение Семиряги и судового доктора, то я остался один в каюте и перебрался к Маше, заселив в освободившуюся каюту Семирягу с Артамоновым и Новиковым. На следующие сутки встретились с пароходом, который передал нам на борт старателей с их ящиками.
Через неделю мы бросили якорь в Пирее рядом о громадой броненосца «Николай I». Принарядившись, я в мундире действительного статского с самодельными звездочками на петлицах и русскими орденами, все же надел эфиопскую звезду с бриллиантовыми мечами (скорее, саблями), где в середине были вмонтированы довольно крупные бриллианты, игравшие на солнце и греческий орден Спасителя, вышел на палубу, где уже был выстроен личный состав броненосца и горстка моих людей в песочной форме. Последовала команда «На флаг и гюйс — смирно».
Поскольку из офицеров и им приравненных я остался один, Семиряга был в медицинском мундире с самодельными петлицами титулярного советника, отдал честь, а остальные замерли по стойке смирно. Командир корабля поздравил нас с присоединением к Практической эскадре и мы сошли на берег. Когда шлюпка пришвартовалась к пирсу, к нам подошел человек в дипломатическом мундире, представившийся советником посольства, ответственным за нашу встречу. Меня и Машу он посадил в коляску, которая отправилась в лучшую гостиницу Афин, где нам было снято два номера рядом, во второй коляске ехал Артамонов с нашими вещами. Раненого казака и Семирягу повезли в русский госпиталь, остальных — в казармы на берегу, где им было отведено отдельное помещение. Советник сказал, что завтра в десять утра нас ожидают король и королева, мы приглашены на завтрак, который дает августейшая чета в нашу честь.
Я спросил, где в Афинах лучший магазин готового женского платья, так как у Маши с собой ничего нет, советник сказал, чтобы я не беспокоился через два часа после того как мы разместимся к нам подъедут люди, которые все сделают. И действительно, по приказанию королевы Машу одели с ног до головы. Когда она попросила меня зайти, чтобы посмотреть, как сидит платье, которое ей понравилось и то, которая фрейлина королевы посчитала уместным для приема, я был поражен тем, что номер превратился в подобие ателье или дорогого магазина с кучей шляпок, туфель, платьев всех цветов и посредине, как дорогой цветок, ослепительно сияла моя Маша.
Я спросил фрейлину, говорившую, между прочим, по-русски, уместна ли будет бриллиантовая диадема и вернувшись в номер, взял шкатулку с драгоценностями. Все же пришли к выводу, что диадема — это для официального выхода или свадьбы, а сейчас можно обойтись кольцом и брошью.
Утром следующего дня мы вошли во дворец и гофмейстер представил меня как владетельного князя и действительного статского советника русской службы в отставке Александра и Великую княжну Марию Абиссинскую. Головы придворных сделали поворот налево и провожали нас взглядами все время, пока мы шли к королю и королеве, стоящих в торце небольшого зала. Я отдал приветствие, приложив пальцы к треуголке, король протянул мне руку и я ответил рукопожатием, а потом поцеловал руку Королеве эллинов. Король Георг сказал. что много наслышан и читал в прессе о моих подвигах в войне с Италией, а также об успешно проведенных мирных переговорах и в ознаменование моих заслуг жалует меня орденом Гранд офицера ордена Спасителя, Марии жалуется бриллиантовый шифр фрейлины ее величества и Королева эллинов прикрепила бриллиантовый вензель к Машиному платью. В ответном слове я поблагодарил от себя и от Великой княжны за награды и попросил августейших особ быть посаженными родителями на нашей свадьбе.
Свадьба наша прошла в небольшой дворцовой церкви, посаженными родителями была королевская чета, а шаферами, державшими венчальные венцы — Сандро и капитан 1 ранга Вальронд. После службы, которая произвела на Машу большое впечатление (понятно, после эфиопских барабанов ангельское пение певчих на кого хочешь произведет впечатление): мерцание отблесков свечей на ризах священников и дорогих окладах древних икон, торжественное возглашение диакона и старенький благообразный священник, благословивший нас на долгие годы счастливой супружеской жизни. В подарок от королевской четы мы получили виллу с садом в тихом пригороде Афин, недалеко от королевской резиденции. С террасы виллы, перед которой был довольно большой бассейн, открывался прекрасный вид на вечерние Афины, вдали виднелся на холме Парфенон. Мы стояли с Машей, обнявшись, и были совершенно счастливы.
Конец IV части
[1] Многотиражная французская газета.
[2] В источнике сказано «франков» то, поскольку лира и франк были примерно равны, то я привожу цифру в лирах, все же генерал был итальянский, хотя газета — французская
[3] Антонио Страбба сменил Криспи на посту премьера после итало-абиссинской войны. Он происходил и пользовался поддержкой влиятельной сицилийской семьи Рудини
[4] На самом деле в Эритрее тоже есть золото на севере у границы с Суданом — три месторождения.
[5] То есть, брезгует.
