Очень длинная, давно не спускавшаяся на воду черная лодка, задрав нос, проломила стену римедиумской казначейни, в считанные секунды доползла до Рифея, спрыгнула в него, миновала, резко свернув на юг, речной отрезок пути, выбросилась на берег Лисьего Острова, раскидав стражников Лисьей Норы, нырнула в нее, а еще через миг выскочила в Большую Русь и помчалась по Великому Герцогству Коми в нужную Борису сторону, в сторону Вологодской губернии. Лодка мчалась по прямой, не разбирая дороги, со скоростью артиллерийского снаряда, однако в воздух не поднималась: ехала посуху.
Помимо бобра по имени Фи, и второго бобра, который попал в это дело как кур в ощип, о чем будет рассказано ниже, никто перемещения черной лодки не заметил. Стражникам у Лисьей Норы она показалась рванувшейся в темноту тенью, ибо набрала к этому времени солидную скорость. В Герцогстве было, как всегда, безвидно и пусто, и лодка неслась по стране, озаренной и воспетой Хрустальным Звоном, вполне безнаказанно.
Теперь уж можно открыть читателю страшный секрет: Щука-на-Яйцах считать умела только до трех, а слово «девять» было для нее синонимом понятия «много», вот она и исполняла желания Бориса, покуда ей не показалось, что уже вроде бы достаточно. Так что еще одно желание у Бориса Тюрикова все-таки было — то, что успел он выкликнуть на десерт, на «третье». Поэтому в Римедиуме случилось сразу многое. Сельдерееобразный римедиумец так и не нашел обушка в казначейне, простая болезнь, паралич сердца, от этих поисков его избавила. Отощавший зубр так и не опустил поднятую для шага к Илиану ногу, хотя он собирался дать тому в морду за отказ выполнить некое — все равно теперь какое — заветное зуброво хотение, — после паралича сердца хотений уже не бывает. Тогда же еще двое римедиумских преступников, оба в прошлом убийцы жен, которых сами же избрали себе на Куньей набережной, рухнули среди огурцов на оранжерейные грядки. Еще один, растлитель-геронтофил, осужденный по трехсотой минойской статье, колол у причала щепу для растопки, но уронил сразу и топор, и щепу, и полено, и самого себя прямо в воды Рифея, и все по той же причине. В одно мгновение в Римедиуме рухнули все. Кроме бобра, приставленного к начищению денег, который тоже рухнул, но всего лишь в деньги, что его и спасло. На некоторое время.
И кроме Илиана Магистрианыча, который официально не был еще жителем Римедиума, и потому остался жив. Его постигла особая судьба, но произошло это целой неделей позже, а в тот день имели место события далеко за пределами Римедиума, и без внимания оставить их никак нельзя. Не каждый день, надо признаться, страшная черная тень врывается в пещеру на Лисьем Хвосте и уносится прочь, оставляя ушибленными обоих старцев, мирно стерегущих оную, перепугав всех оказавшихся поблизости до утраты, скажем мягко, контроля над круглой мускулатурой.
Впрочем, деды, оклемавшись, помывшись и уняв дрожание вставных челюстей, вызвали с Архонтовой Софии наряд гвардейцев. Гвардейцы в ряд по четыре вошли в Нору. Прошли традиционные сто саженей киммерийской земли, ничего не обнаружили и вернулись на Лисий Хвост, а позже на Архонтовой Софии доложили, что, по показаниям более чем двух дюжин людей, из Киммерии в Нору вырвалось Нечто Черное. Поскольку примет это Нечто из-за высокой скорости движения не имело, было решено сие событие событием не считать и в городскую летопись не вносить. Появившееся на следующий день в «Вечернем Киммерионе» сообщение о том, что Нечто имело очертания черной лодки, мчащейся посуху, на носу которой золотыми буквами пылало название «Кандибобер» сочли не особо удачной шуткой журналистов, окончательно измотанных поисками городских новостей. Журналисты ссылались на зоркую повариху «Офенского двора» Трифеню Дребездищеву, но весь город знал, что в те дни, когда по кухне дежурит Трифеня, можно, не ровен час, соль в сахарнице обнаружить. Вот если б Василиса Ябедова! Но у той был в этот день отгул и какие-то дела на Волотовом Пыжике — по слухам, заказывала она там, на конском заводе, коня в подарок крестнику — и подтвердить слова Трифени не могла никак. А Василисе бы город поверил, — впрочем, это мало что изменило бы, разве что ускорило грядущие события, вспомнил бы кто-нибудь из стариков с Земли Святого Эльма, что «Кандибобером» называлась лодка прежнего инкассатора. Так оно, конечно, и случилось — но гораздо позже.
В полночь, как обычно, раскатился над водой незамерзшего в тот год Рифея удар колокола с Кроличьего острова, и властная рука отворила незапертую дверь в доме Астерия. Хозяин, умотанный долгим плаванием на Мурло и обратно, принял у нанимателей подарок (четверть бокряниковой), подарком уже злоупотребил и контактам с окружающим миром был недоступен. Гость, впрочем, мнением хозяина не интересовался, он открыл и вторую дверь, ведущую в Лабиринт и, не обращая внимания на колючую проволоку, пошел по темным коридорам как по собственной квартире. Свет ему не требовался, да он и капюшона с глаз не откидывал: Мирон Вергизов пришел сюда в силу печальной обязанности.
Трехаршинный рост заставлял Вечного Странника кое-где пригибаться, но он точно знал — где именно, так что потолка не задел ни разу. Шаги его были бесшумны, тишина воцарилась истинно мертвая, только коза Охромеишна бекнула было, но осеклась; исчез и единственный звук, вечно портивший тишину Лабиринта — Золотая Щука-на-Яйцах перестала жевать свою вечную жвачку и поэтому знаменитое красивое эхо Лабиринта на некоторое время осталось безработным. Ненадолго, ибо Мирон шел к Щуке не просто так. Разговор их происходил в полной темноте, и начался с того, что Вечный Странник, достигнув берега щучьего озерца, остановился и скрестил на груди руки, а Щука заголосила:
— Я вдова честная!.. Как посадили меня на яйца, так и сижу…
Мирон долгих ламентаций слушать не стал.
— Ты что наворотила? Ты чьи желания тут исполняешь, дура нефаршированная?
— Я в своих правах и обязанностях! Кто придет, тому желаний девять, чтоб отвалил и с яиц не сгонял!
— Киммерийцу, дура, киммерийцу, и не все желания, а по особому списку. Что в списке сказано?
— Я вдова честная!.. Я счету и грамоте неученая, да оттого других хуже не сделалась! Не написано у него на лбу: киммериец он или нет. Кто людей в Киммерию впускает? Змей. Кто Змея соблюдает? Ты, Мирон! Стало-то, ты виноватый, не я! Ты кого допустил — того я обслужила! Все! Не вали вину свою на мою на чешую!..
— Я свое получил, я свое получаю, я свое получу. Вот, приговор над тобой исполнить должен. И исполню.
— Кто судил, кто? — заверещала Щука совершенно канареичьим голосом. — Я тебе что, вяленая-мороженая? Подавись ты моей вязигой!..
— Не твое щучье дело. Как ты есть Древняя, сдать тебя на господский стол Евреям, чтоб нафаршировали к субботе, я не могу, а надо бы. И простую щуку под яйцами из тебя приготовить тоже дать не могу. А вот из Киммериона выгнать, прописки городской тебя лишить — это в моей власти. Словом, брошу я тебя в реку! Но ты не радуйся. На яйцах ты сидела, на них и дальше сидеть будешь. Местом ссылки определен тебе остров Эритей, что между Крилем Кракена и Рачьим Холуем точно на полдороге. Померзни за Полярным кругом, сука. Я к тебе заходить буду… и рада ты моим приходам не будешь. Ох, не будешь, щ-щ-щука!..
Одним движением снял Мирон визжащую рыбу с гнезда, перекинул через плечо, взял гнездо под мышку и покинул Дом Астерия. Как и всегда, видели его только те, кому он показаться хотел. Сегодня же он ни являться никому не хотел, ни сам никого видеть не желал. Хоть и шел привычно, по воде, а дорога предстояла неблизкая, в обход Мёбиусов и Криля Кракена. Эритей был бы обыкновенным островом, кабы не противный тамошний хозяин. К счастью, хозяин этот, омерзительный Герион, как и всякий разумный Древний, тоже боялся Мирона, — Герионовы незаконные плантации корня моли, наркотика, отшибающего не только память, но и остатки ума, давно пора было извести, да все получалось недосуг: кто раз нашел дорогу к Гериону, тот уже забыл ее навсегда, так что торговля с ним не велась, а значит и вреда он большого не приносил. В отличие от Щуки, которая безответственным своим поведением изрядно наколбасила в грядущей Киммерийской истории, расхлебывать же кашу, как всегда, по крайней мере отчасти, предстояло Мирону.
Одни неприятности от этого Лабиринта. Но засыпать его имеет право, по древнему пророчеству, имеет право только… Эх, да чего торопить события.
Вот, Щука уже поторопила. Наколбасила, гадина. Наколбасила. Наколбасила.
Зделано. Также без докладу никаких канцелярий не заводить.
Петр I. Резолюция
— С каких это пор, отец Василий, вы столь профессионально интересуетесь народными промыслами? Или у этих поделок есть какое-то значение, на первый взгляд невидимое? Просветите, отец Василий, я совершенно не в курсе дела, подобными игрушками не интересовался даже в детстве.
