Кровь стала возвращаться к лицу генерала, притом в избыточных количествах. Демонстрировать поверенному митрополита служебную бледность — куда ни шло, но не свекловидность!.. Заведующий склонился к игрушкам и взял в руки еще одну, где Кавели замахивались друг на друга топорами, основание же было каменное, с довольно ёмким углублением и двумя желобками по краям: видимо, молясина хотела прикинуться пепельницей, и кто не знал — мог положить в желобок горящую сигарету. Но генерал, во-первых, не курил, во-вторых, уже знал. Третья игрушка была деревянной, и вместо солдатообразных Кавелей тут замахивались друг на друга молотами два одинаковых медведя, подставка казалась тяжелой, сорт дерева генерал распознать не мог. «Эксперты узнают» — мелькнуло в голове. Четвертая игрушка, во всем напоминая первую, при малейшем движении заставляла одного из Кавелей падать в ноги другому и тот в буквальном смысле слова бил лежачего своим молотом, однако через полоборота фигурки менялись ролями. У генерала зарябило в глазах, а он не осмотрел и половины выставки, устроенной монахом на его письменном столе.
— А это что? — генерал удивленно потянулся к краю, где на планке вместо людей стояли животные, притом разные: с одного конца планки — грозный, зажавший кувалду в хоботе, слон, с другого — меньших размеров и жалкого вида кит, то ли дельфин, с кувалдой в пасти. Здесь и размеры молотов не совпадали. Молясина же была сработана вся из разных самоцветов, Оттягивала руки и наверняка стоила, не при святом бы отце молвить, черта в ступе.
— Мы бы тоже очень хотели знать — что это. — монах придвинулся к столу, — и если ваш отдел займется кавелитской ересью, мы, разумеется, предоставим все имеющиеся у нас материалы. Однако именно по данной разновидности ереси нет никаких сведений, прихожанин, предававшийся… радениям с этим предметом, увы… застрелился раньше, чем был разоблачен. К сожалению нашему, не могу от вас этого скрывать, застрелился он при неприятнейших обстоятельствах, прямо в церковном дворе, где у него развалилась сумка… после окончания службы. Что, увы, означает допущение к святому причастию, в то время как при нем было не только оружие, но и… сие орудие греха.
— Ну вот что, отец Василий, — генерал окончательно перешел на деловой тон и стал тем, кем был от природы — человеком, близким к самым высшим кругам, — Вот что. Я сегодня же доложу о необходимости учреждения надзора за этими сектами. Кстати, составляют они единую религию или нет? Как они друг к другу-то относятся, эти… ярославны, скажем, как относятся к… медвежатникам?
— Наше счастье, да будет мне позволено так выразиться, в том, что они друг друга ненавидят. Все — всех. Это настоящая Дикая Охота — они ненавидят всех, но больше всех — друг друга. И пишут друг на друга доносы, и срывают радения, и разрубленные чужие молясины у порога церкви оставляют, да и просто убивают друг друга, хотя здесь статистика скорей в ваших руках. Скверно же то, что количество их разновидностей, количество толков, или — они это слово у хлыстов позаимствовали — количество «кораблей» никакому учету не поддается. Не так давно встречались как будто только те разновидности, что официально зарегистрированы. А теперь, после… известных событий, — монах слегка склонил голову в сторону поясного портрета на парадной стене, — теперь каждый день что-нибудь новое.
Генерал задумчиво почесал подбородок. Не помогло. Тогда он не менее задумчиво почесал затылок. Не помогло. Чеши не чеши…
— А не разновидность ли это хлыстовства, отец Василий? Те же радения, тоже кручение-верчение, наркотики разные, тоже друг друга ненавидят, тоже православными прикидываются…
Монах впервые посмотрел на генерала уважительно.
— Мы это отметили. Но это совсем не одно и то же. Хлысты по большей части ждут конца света, а эти — начала. Невелика в каком-то смысле разница, чисто внешняя, конечно, но, простите, ведь ни единая хлыстовская секта, даже при советской власти, не получила официального разрешения на отправление служб, не была зарегистрирована. И всегда это было от нашей церкви достаточно далеко, я хочу сказать, далеко хотя бы пространстве, а тут, изволите видеть, прямо на собственном пороге… Между тем, насколько я знаю, один из ваших заместителей хлыстами занимается, ведет их учет и помогает нам в их выявлении и преследовании по закону.
— Да, хлыстовство — специальность генерал-майора Старицкого, не исключаю, могут у него быть и какие-то данные о хлыстовцах-молясинцах…
— Кавелитах, господин генерал-подполковник. Сами себя они так не называют, разумеется, но хлысты — это хлысты, их вопрос о Кавеле не интересует, а для этих только на Кавеле все и сходится. Кавель Кавеля — или Кавель Кавеля.
Генерал, пораженный внезапной мыслью, откинулся в кресле.
— Отец Василий, я в тонкостях Писания искушен не слишком, поэтому вы мне на всякий случай скажите: все-таки Кавель Кавеля убил… или Кавель Кавеля?
Настала очередь монаху побледнеть, следом покраснеть, на лбу его выступил пот, и, видимо, холодный. Генерал понял, что сморозил что-то ужасное, налил в стакан воды и быстро протянул монаху. Отец Василий стукнул зубами о край и перевел дыхание.
— Вот так они души и уловляют. Каин Авеля, а не Кавель Кавеля! В церкви многое произносится скороговоркой, и кто-то, где-то, когда-то первый раз ослышался. А что потом на это наросло — сами видите. — Монах указал на выставку игрушек.
— Каин-Авеля, Авель-Каина, Каин-Авеля, Кавель… Тьфу, и в самом деле! — Генерал позволил себе усмехнуться — Право, неудобные имена. Но, как я понимаю, менять их поздно. Для начала мы создадим… подсектор по вопросам кавелизма, я правильно назвал?.. Потом заставим уже зарегистрированные секты пройти перерегистрацию — и, где, возможно, отказать…
— Нет, так просто не получится. — Монах опустил глаза. — У нас есть все основания предполагать, что на вас… как и на нас… будет оказываться определенное давление. И… что давление это будет весьма сильным. Даже исключительно сильным. Ересь имеет распространение не в одном лишь простонародье, хотя там, конечно, его опора. Радеющий с молясиной входит в состояние, по сравнению с которым простой гипноз — тьфу, ничто, тут скорей нужно припомнить опыты эриксонизации, по имени известного Мильтона Эриксона. Или гаитянское изготовление зомби. В общем, самые скверные получаются аналогии. Как вы знаете, в миру я подготовил докторскую…
— Знаю, знаю, — почти ласково перебил генерал, — в условиях Державствования изучение вопросов ясновидения и предикции допускаться не может…
— Это в прошлом, генерал, на сегодняшний день меня, как и вас — интересует одно: пять миллионов, если не больше, погибающих душ. Погибающих оттого, что народ занят размышлением на тему: Кавель Кавеля — или Кавель Кавеля!
— А и в самом деле — Кавель Кавеля, — не удержался генерал, — или Кавель Кавеля?..
Монах замолк чуть ли не испуганно.
— Шутка, отец Василий, шутка. Сейчас мы с вами займемся серьезными делами. — он включил селектор, — Маняша, зайди ко мне.
Лишенная возраста (тридцать? пятьдесят?) секретарша генерала соткалась из воздуха.
— Мне генерал Старицкий нужен. И не Салтавец, не зам, а сам. Словом, нужны оба.
Генерал-майор Старицкий был разыскан мигом, и водворен к генералу-старшему почти одновременно с Салтавцом; младшие чины во мгновение ока становились средними чинами, замы на ходу обрастали замами, согласно числу зарегистрированных ересей, а на роль консультанта — на первое время, до начала Петрова поста — отец Василий скромно предложил себя, и тут же был в этой должности утвержден.
По коридорам забегали молодые люди с опечатанными дискетами; в новообразованный отдел, состоявший пока из почти одних вакансий, перекачивали секретную информацию, час назад еще общедоступную. На подпись министру юстиции готовились бумаги о немедленной перерегистрации одиннадцати культов, при оформлении которых была грубо нарушена законность, другие бумаги спешно стряпались уже напрямую в компьютерах — об упущениях, недопущениях и прочем. Отец Василий, осматривая свой новый кабинет (две сажени на одну с четвертью), заикнулся что-то о высочайшем повелении, но был едва не убит взглядами присутствующих, хорошо знавших, как относится император к мелочам — тот, кто не способен разобраться с ними самостоятельно, не может долее служить и в статском чине коллежского секретаря выходит в отставку. Никому не хотелось превращаться в отставных поручиков, иеромонах же Василий, как принадлежащий к черному духовенству, видать, основательно подзабыл все эти мирское тонкости. Подписи Ивана Блекочихина, генерал-подполковника от воздушной кавалерии, на требуемых документах было достаточно. И ставил он их щедрой рукой допоздна.
Напрямую Иван Николаевич подчинялся главе службы безопасности императора, а это был человек занятый и к тому же хромой. Потрясенный внезапным возникновением в тылах Империи Пятой (нет, Шестой! То ли Седьмой или Восьмой?) колонны сектантов, да еще в таких непомерных количествах, генерал поставил ближайшую цель — отменить уже зарегистрированных, сопроводить, куда Макар никогда бы телят не погнал, всех незарегистрированных, и скорейшим образом извести новоявленную ересь под корень. Никто не поставил его в известность, что изымаемая из одних компьютеров информация появляется в других в весьма отредактированном виде, а в прежних — исчезает начисто, и место ее заполняется гигабайтами знаменитой компьютерной игры «Дириозавр — любовь моя!» Никто не уведомил, что документы о перерегистрации одиннадцати легальных кавелитских толков давно подписаны его собственной рукой. Наконец, менее всего ожидал он, что жизнь окажется коротка… Впрочем, нет, в тот вечер взрывпакет, готовый оборвать его и отца Василия бренное существование, еще только заказывали лучшим специалистам по взрывпакетам.
