работая на бая, отдавая ему лучших овец из своего скудного стада. Некому было пожаловаться на свою беду — мулла, казий, царский урядник — все они защищали богатых и помогали им грабить бедняков… В 1917 году новое солнце взошло над древней пустыней. Кочевники с благоговением стали поминать имя Ленина — великого пророка Революции, который взывал не к покорности Аллаху, а к радостному труду, во имя счастья всех трудящихся…»
М-да, и все это мне предстоит превратить в произведение высокохудожественной прозы!.. Работка, однако, непростая. Придется товарищу Бердымухамедову раскошелиться, если он хочет увидеть свою опупею в центральной печати. Сцепив зубы, я углубился в чтение и очень скоро понял, что многие страницы будет легче написать заново, чем исправлять. Похоже, автор работал по принципу: что вижу, о том пою. Сюжет едва прослеживался. Я очень быстро запутался в персонажах, потому что и положительные, и отрицательные герои были одинаково плоскими и картонными и разговаривали одними и теми же фразами, а различались разве что именами и родом глаголов.
Не люди — схемы! Глупый и жесткий бай, лживый ханжа мулла, продажный казий, покорный чабан, отважный красный командир и так далее. Если я правильно понял замысел товарища Бердымухамедова, он замахнулся на некое подобие «Тихого Дона». Тут у него было и дореволюционное угнетение простых дехкан (тамошних крестьян), и борьба за установление советской власти, и попытка басмачей сорвать строительство оросительного канала. На самом деле, для талантливого писателя — материал благодатный,но это если из всего текста оставить только имена героев, место и время действия. И все начать заново.
К середине рабочего дня я составил примерный план работы над этой грудой графоманской писанины и настолько увлекся, что совершенно забыл о гораздо более важном деле. Раздался телефонный звонок, трубку сняла Валентина Антоновна.
— Артемий Трифонович, — сказала она. — Вас просят зайти в редакцию «Молодежной литературы»!
Чтоб тебя, я же обещал притащить в редакцию «Молодежной литературы» распечатку трех рассказов, а у меня с собой — только одна! Ну ладно, и так сойдет. И я спустился на четвертый этаж. Обратился к секретарю редакции этого журнала, она сразу направила меня к редакционному юристу.
Тот внес мои данные в типовой издательский договор, а потом отдал его мне на ознакомление. Я не стал слишком вчитываться в сей документ, ибо в прошлой жизни таких я перевидал множество. Пиратство в СССР еще не народилось, и меня интересовала главным образом сумма. О ней речь шла в следующих параграфах.
* * *
'Издательство обязуется уплатить Автору гонорар в соответствии с действующими ставками и правилами расчета — 350 ₽ за один авторский лист при первом издании, при переиздании 250 ₽
Массовое издание произведения оплачивается из расчета 350 ₽ за авторский лист (стихотворную строку) при первом издании, при переиздании 250 ₽
Комментарии, примечания, указатели, иллюстрации, составления оплачиваются из следующего расчета: 100 ₽ за авторский лист.
Я пропустил ещё несколько типовых и не слишком информативных строк и выхватил главное — пятьдесят процентов выплатят авансом,а остальное — при сдаче последней корректуры. Заметил и ещё кое-что любопытное:
Примечание. Обязательные, контрольные и рекламные экземпляры книги (брошюры) в количестве, установленном нормативными актами, при исчислении гонорара не учитываются…'
¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬__________________________________________________
Юрист уточнил объем рукописи, которую я обязуюсь сдать. Я не стал скромничать и сказал, что будет пятнадцать авторских листов. И это не обман. В моих «Откровенных сказках» в общей сложности столько и было. Ну, может, чуть больше. В любом случае, в итоге я получу неплохую сумму в пять тысяч двести пятьдесят рублей, а может, и больше. И по договору выходит, что уже сегодня, в качестве аванса, мне отслюнявят две тысячи шестьсот двадцать пять тугриков.
С такими деньгами в СССР можно неплохо жить. А ведь мне еще будет капать зарплата в редакции и на киностудии, плюс — отдельный гонорар за публикации в журнале! И если я буду не дурака валять, а — работать над новыми текстами, то можно будет жить очень даже неплохо.
Когда я подмахнул договор, юрисконсульт сбегал к своему начальнику Толстикову, тот тоже его подписал. После чего, имея на руках свой экземпляр, я отправился в бухгалтерию журнала. Никто мне не стал задавать никаких лишних вопросов. Я, правда, заикнулся было про рассказы, но пожилая главбух, в круглых очочках и с шиньоном на затылке, сказала, что с рукописями надо обращаться в редакционный отдел. Ее дело — оформить финансовые документы. И вот по этим документам мне выдали в кассе две пачки десятирублевок, по сто штук в каждой, шесть сторублевых купюр и одну номиналом в двадцать пять рубликов.
Имея на руках такое богатство, нельзя быть жлобом. Распихав деньги по карманам пиджака, я отправился в буфет на первом этаже. Там я закупил четыре коробки конфет — две «Птичьего молока» и две «Вишни в шоколаде», пару бутылок коньяка — был только «Азербайджанский» — и бутылку «Хванчкары» для дамы. Вернулся со всем этим в редакцию «Грядущего века».
«Птичье молоко» полагалось Зиночке и Валентине Антоновне в личное пользование. Одна бутылка коньяка — главреду, другая, как и вино с остальными конфетами — на распитие и закусь на «поляну», то есть, для обмывания договора на книгу с коллегами.
Мое появление с выпивкой и сладостями произвело в отделе фурор. Понедельник — день тяжелый, как я и сам уже успел убедиться, пока штудировал эпический талмуд, а тут, как-никак, маленький праздник. Завотделом, хоть и был мужиком суровым, но отнесся с пониманием. Правда, сказал, что этот маленький сабантуй начнется только в конце рабочего дня. Остальные сотрудники, включая меня, немного огорчились, но решили потерпеть. Тем более, что и терпеть оставалось недолго. Я выставил бутылки и выложил конфетные коробки, предназначенные для общего потребления, на чайный столик — остаток дня придётся нам на них коситься и не слишком исходить слюной. Вручив одну коробку «Птичьего молока» Фроловой, остальное потащил в приемную.
— Привет! — сказал я Зиночке. — Это тебе!
— Ой! — радостно удивилась секретарша. — А за что?
— За красивые глаза, — не слишком покривил душой я. — Шеф у себя?
— Да, — ответила она. — Можешь заглянуть.
Я кивнул и потянул дверь главредовского кабинета.
— Станислав Мелентьевич, можно?
— А-а, Артемий, заходи!
Войдя, я направился к его столу и, пожав начальнику руку, тут же вручил ему бутылку.
— О, я вижу, ты получил аванс за книгу, —
