Писатель: Назад в СССР
Глава 1
Редактор смотрел на меня с фальшивым сочувствием.
— Поймите, господин Краснов, я с огромным уважением отношусь к вашему творчеству… Да что там — с уважением! Когда мне было пятнадцать, ваш роман «Солнцепек» был моей настольной книгой… Но, к сожалению, времена изменились. Клиповое мышление общества и так далее. Простите, но на одних старых заслугах сейчас далеко не уедешь. Писатель не может в наши дни три года ваять один роман, а потом бесконечно пожинать лавры. Если вы не выдаете новинку, хотя бы раз в три месяца, вас тут же забывают! Кроме того, автор должен общаться с читателем, давать обратную связь, проявлять активность в социальных сетях и на литплощадках… Вот кто там сейчас взлетает, тех мы и берем в печать, на бумагу. Это же развлекательная литература. Попаданцы сейчас в почете.
— Дожили… Забыли наши корни! А как же национальная самобытность, гуманизм, жизнеутверждающий посыл? Где все это в ваших попаданцах?
Редактор снисходительно пожал плечами:
— К развлекательной литературе относятся примерно так же, как к проституции: осуждают, но пользуются. А другие книжки сейчас никто почти не читает. Прошли те времена, когда за собраниями Пушкина в очередях стояли. Все на литпощадках продается.
— А что это такое — литплощадки? — уточнил я. — Места, где читатели встречаются с писателями?.. У меня как раз на завтра запланирована такая встреча в Центральном доме литераторов. Причем не в этом интернете, а вживую.
— Не совсем, — усмехнулся редактор, во взгляде, кажется, сверкнули ехидные искорки. — Литплощадками называют специальные интернет-ресурсы, где писатели поглавно выкладывают свежие тексты, а читатели их читают и оставляют свои комментарии… Если ваш роман интересен, просмотров, прочтений и комментариев будет много — и он поднимется в рейтинге. Кстати, таким образом вы можете неплохо заработать, — подытожил он.
— Ага, то есть, вы предлагаете мне взять этот роман, — я прихлопнул ладонью толстую пачку листков,— и публиковать его в Интернете по главам, но… Его же украдут пираты!
Мой собеседник кивнул, причем с совершенно спокойным видом.
— Риск, конечно, существует, но ведь и опубликованную книгу могут отсканировать и выложить в сети для бесплатного скачивания. Такое всегда было.
— Могут, — не стал спорить я, — но выкладывать туда свое, выстраданное, собственными руками — слуга покорный…
— Воля ваша! — отмахнулся редактор. — Я, конечно, могу принять на рассмотрение ваш роман, но ничего не гарантирую.
— Когда же я получу ответ?
— Позвоните недельки через две, а лучше — через месяц. И вообще, в следующий раз присылайте на электронную почту.
— Хорошо, — пробурчал я и тяжело поднялся.
Кипа листов осталась лежать на столе.
Я оглядел редакционную комнату. Шкафы, столы, компьютеры, затылки сотрудников, склонившихся над клавиатурами. На меня явно старались не смотреть. Проходя мимо зеркала, что висело на торцевой стенке одного из шкафов, я заметил свое отражение. Согбенный смешной старик — на лысине задорно торчит несколько волосков — все, что осталось от некогда роскошной рыжей шевелюры, которая так гармонировала с моей фамилией. Неудивительно, что молодые сотрудники издательства не принимают меня всерьез.
Состарился. Устарел, вместе с давно отшумевшей эпохой. Руина великого социалистического прошлого, тень его могучей литературы. Один из последних ее представителей, никому не нужный, забытый. Редактор говорит, что «Солнцепек» был его настольной книгой, когда ему было пятнадцать. Я поначалу поверил. Возгордился, старый дуралей. А потом прикинул. Ведь сейчас этому редактору не больше сорока! Следовательно, когда ему было пятнадцать, на дворе царили лихие девяностые — эпоха, когда яро высмеивалось все советское…
Игровая приставка была его настольной книгой, а не «Солнцепек» — роман о героической прокладке канала в Каракумах. Правда, он ведь был экранизирован, и неплохо, но кто сейчас помнит этот фильм? Я вздохнул и пригладил редкие волосинки на макушке.
Ладно. В среду встреча с читателями. Ирина обещала все снять на видео и как раз-таки выложить в Интернете. Вот тогда я и поговорю с этим сопляком, которого владельцы издательства почему-то поставили решать, кто достоин публикации, а кто — нет. Увидит, как Артемий Краснов раздает автографы на старых, зачитанных томиках…
Нет, не «Солнцепека», конечно, и не повести «Тучи с Запада»… Скорее всего — «Откровенных сказок», столь популярных в восьмидесятые… Эх, было времечко!.. Книжки расхватывали, как горячие пирожки на морозе… В магазинах их было не купить. Распространяли только по блату, нужным людям. Даже из журналов вынимали страницы и сами переплетали. Приходилось и мне подписывать такие, самодельные книжки. Одна читательница получила томик моих «Сказок» на время, на пару дней, и переписала их от руки, чтобы оставить экземпляр себе. Вот как люди книги любили!
А теперь это единственная оставшаяся у меня верная поклонница… Ирина, Иришичка, Ируня. Мне почти семьдесят, а ей-то — меньше пятидесяти… А когда мы познакомились — мне было под сорок, а ей около двадцати — этакий благоухающий розанчик. И соблазнять долго не пришлось… Сама была рада. Ну как же — живой классик обратил внимание на скромную вчерашнюю пэтэушницу. Замуж я ее так и не позвал… Может, зря? Очень может быть. Да вот только привык к холостяцкой жизни…
Вот сейчас приползу домой, в свою потертую однушку, хлопну рюмашечку бюджетного коньячку и завалюсь на любимый и продавленный диванчик… Вымотал меня этот поход в издательство, а главное — он оказался совершенно бесполезным.
Раньше редакторы мне в рот заглядывали, ждали, что я скажу, чем порадую. А теперь — позвоните через месяц! МЕСЯЦ! Вот сволочи… И главное — пожаловаться некому. В прежние времена, чуть что, я звонил в секретариат Союза писателей, а если там не могли принять меры — в горком! Да лет сорок назад этот хлыщ у меня бы в ногах валялся, прощения просил…
Кое-как добравшись до своего спального района, я добрел до подъезда двенадцатиэтажки, поднялся на восьмой, ввалился в квартиру… Мертвая пыльная тишина… Когда-то я гордился своей квартирой. Дорогой по тем временам югославской мебелью, которой сейчас, строго говоря, место разве что на свалке. А главное — жил полной свободой… Хочу — днями и ночами стучу по клавишам пишущей машинки. Хочу — выпиваю с друзьями. Хочу — баб вожу. А сейчас — ни друзей, ни баб — Ирина разве что, но она не в счет. Вот только и осталось у меня моя работа. Да и то, что я сейчас пишу — никому не нужно. Обычной прозой никого не удивишь. Им, видите ли, попаданцев подавай. Тьфу, блин! Чтоб им пусто было!
Машинка, правда, все еще со мною… Немецкая «Оптима». До сих пор иногда пользуюсь. Просто так… Напечатаю пару строк, чтобы только почувствовать, как мягко поддаются нажиму ее клавиши и деликатно щелкают рычажки с литерами по бумаге, оставляя отпечатки букв… И это ведь не просто буковки — это моя былая слава, деньги, заседания в президиумах, литературные премии, поклонники, а особенно — особенно поклонницы. Вся жизнь… Куда только это все подевалось? Эх…
Откупорив бутылку, я наклонил ее над рюмкой и… вытекло оттуда разве только несколько капель. Блин, вот и коньяк кончился.
Теперь, пока пенсию не переведут, придется обходиться чаем. Чай заваривать было лень, я лишь вскипятил воду, налил в чашку и сунул в нее пакетик, вылил последние капли коньяка и отнес чай в комнату. Разделся, с трудом уговорив себя не бросать все прямо на пол. Завтра встреча с читателями, а приличный костюм у меня только один. Никогда не умел копить ни вещи, ни деньги. Все свои огромные советские гонорары спускал.
Ладно, чего теперь вспоминать… Раньше надо было думать, а сейчас поздно сожалеть. Впереди меня ждет только полное забвение и уютная могилка в недалекой перспективе на захолустном кладбище. Написать бы об этом всем, о жизни, о боли, о метаниях души… Написать! Я почувствовал знакомый зуд в пальцах, почти физический. Только кто это станет читать? Даже если я, по совету этого придурка в издательстве, стану каждую главу выкладывать на всеобщее обозрение… Но ведь главы перекраиваешь, пока пишешь, а это что же? Сразу на публику? Это все равно, что свое нижнее белье демонстрировать. Может, так оно и надо по-нынешнему времени, но — стар я для такого духовного стриптиза. Нет, не убедите, писательство — процесс интимный. Беда современной литературы заключается в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят. Я пока книгу не напишу и не отредактирую на пять раз, ни одной живой душе не показываю. Была бы жена — так и она бы не увидела. А тут — черновики поглавно, бред какой-то…
