— Превосходит? — Скептически переспросила Анна.
— Поверь, я в курсе их достижений. Специально полюбопытствовал в свое время.
— Хм… но зачем тогда тебе эти самые «кое‑кто»?
— Просто умные ребята. Дай им другие возможности — они смогут серьезно раскрыться и многое сделать. Ведь я сам не ученый. Могу только подсказать некоторые фундаментальные вещи. А им разобраться будет в радость.
— Но ведь университет не решит проблемы, о которой ты говорил, — спустя несколько минут вышла из задумчивости Анна.
— Сам по себе — нет. Но именно то, что он еще очень сырой позволит взрастить и выдвинуть не только толковых инженеров, архитекторов и прочая, прочая, прочая, но и главное — толковых управляющих от науки, на которых в будущем и ляжет бремя управления образованием. Ведь какой смысл это вешать на людей, ничего в подобном не смыслящих? Провалят. А тут — научатся в малом, а потом за большее примутся. Тем более что оснащение естественнонаучных факультетов современным оборудованием уже лучшее в мире. Таких лабораторий нет нигде. Так что и с научной деятельностью все будет хорошо.
— И все равно, я считаю, что ты спешишь. У них и без того масса затруднений будет иметься. Зачем их вот так, почти в поле заставлять работать? Воробьев дворец ведь совершенно не пригоден для этих нужд. Да и мал.
— Анют, вот скажи, — с улыбкой произнес Петр, — поехали бы вы с отцом в Россию, если бы у вас все хорошо было в Англии? Вот! И я о том же. Это называется выход из зоны комфорта. Если у человека все хорошо, то он не стремится к развитию или какому‑то нестандартному решению проблемы. Он… хм… просто функционирует. Только столкнувшись с трудностями лицом к лицу, он начинает шевелиться и развивать бурную деятельность. Не нужно создавать тепличных условий. У них будет все, что потребуется и даже более того… включая серьезные задачи. Бездельничать они отлично могут и в Сорбонне с Оксфордом.
1 июня 1694 года. Москва. КремльТатьяна[47] проснулась довольно рано, но Петра уже не было. И что самое удивительное — она не помнила, когда он ушел. А ведь засыпали вместе… да еще как…. От этих мыслей совсем юная полька покраснела и на несколько минут зависла в воспоминаниях.
— Государыня? — Донесся от двери голос этой ненавистной рыжей ведьмы, вырвавшей царицу из грез.
— Что тебе? — С легким раздражением отозвалась Татьяна. Она бы и рада ее просто выгнать, но ее влияние на супруга и уважение при дворе пугали. Хотя, конечно, сдерживаться было непросто.
— Я хотела бы с тобой поговорить.
— О Петре?
— О нас.
— О нас?! — Искренне удивилась царица. — Ну что же… изволь.
— Я понимаю, что ты ревнуешь ко мне супруга, но… нам не нужно ссориться. Он не простит ни мне, ни тебе.
— Он не простит то, что его законная супруга злится на его измены?!
— Измены? — Улыбнулась Анна. — Ну что ты, какие измены. Я родила ему первенца восемь лет назад. Тебе тогда десять лет от роду было. И уверяю, ничего, угрожающего твоему положению в этом нет.
— В самом деле? — Усмехнулась царица. — Ладно. Чего ты от меня хочешь?
— Стать подругами.
— Что?!
— Тебе это нужнее и важнее, чем мне.
— Вот как? И почему же? — С легкой издевкой отметила Татьяна.
— Давай я зайду слегка издалека. Хорошо. Тебе интересно, почему твой отец так неожиданно изменил свое желание относительно твоего брака?
— Да, но как это связано?
— Как ни странно — напрямую. Дело в том, что успех Петра в Тавриде вызвал обеспокоенность как в Вене, так и в Париже. Поэтому, Людовик решил… хм… вывести на какое‑то время его из игры, заодно постаравшись укрепить свое влияние.
— И что с того?
— Слишком быстрые и решительные успехи Петра в Тавриде заставили Людовика переживать из‑за его возможного союза с Веной против османов, которых вместе они могли совершенно разгромить. А значит, лишить Париж своего главного козыря — давления на Священную Римскую Империю с двух сторон. Но увести нашего царя от желания развить успех можно было только одним способом — вовлечь в такое дело, которое отнимет у него все силы и время. А именно распрю за престол Речи Посполитой. Ведь твой отец уже не молод. Не будем лукавить — ему осталось недолго. И после него начнется совершенно традиционная смута. Людовик решил, что если женить Петра на его дочери, то есть, тебе, и оформить из своих сторонников пророссийскую партию в Сейме, то…
— Вот оно что… — покачала головой Татьяна. — Но зачем это понадобилось моему отцу?
— Петр — хорошая партия. Беда в том, что он к тому моменту был уже женат. Ты даже не представляешь, какая тут была опасная и интересная игра. Париж стремился Марию отравить, Вена этому пыталась помешать. А Петр — аккуратно наблюдал, собирая материалы и время от времени вмешиваясь, и направляя ситуацию в нужное русло. И в итоге смог добиться того, что и волки оказались сыты, и овцы целы, то есть, развязал Гордиев узел.
— Почему же он вообще допустил эту опасную игру?
— Ты знаешь, сколько за тебя заплатили Петру?
— Приданого?
— Да.
— Пятьсот тысяч талеров.
— Два миллиона.
— Сколько?!
— Пятьсот тысяч дал твой отец. Еще полтора миллиона — Людовик. Кроме того, Петр смог в качестве дополнительных приятных моментов заключить очень выгодные контракты на поставку меди, свинца, селитры, серы и прочих стратегически важных товаров. Он отлично знал, что хочет Париж, и что желает Вена, а потому вполне сознательно стремился добиться максимальной выгоды. Ведь он никогда не ставил свои личные отношения выше государственной целесообразности. В сущности, он и не стал бы спасать Марию, если бы не две вещи. Во–первых, об этом его просила я. Во–вторых, она не была бесполезным балластом и старалась в меру своих возможностей продвигать искусство и культуру.
— Ты? Но как? Ты же просто… эм… — осеклась Татьяна.
— Шлюха? — Усмехнулась Анна. — Отнюдь. То, что я рожаю Петру детей — это не более чем приятная награда. На самом деле у меня намного более приземленная роль — я его личная помощница. Адъютант. И задач, которые я решаю, довольно много. Обычно я его ни о чем не прошу, понимая, что, если что‑то будет нужно — он сам даст и сам предложит. Но если уж попросила, то он не отказывает, зная о моем подходе.
— Хм… но зачем ты о ней просила?
— Потому что она была и есть моя подруга, — спокойно и твердо глядя в глаза Татьяны, произнесла Анна. — И даже более того. Мы вместе с ней делили ложе одного мужчины, любя и уважая его, рожая от него детей.
