То на завод поедет, то в воинскую часть. Доходит до курьезов. Бегает с красноармейцами марш-броски. Участвует в подготовке полевых укреплений, показывая младшим командирам, как их нужно возводить, а потом может вместе с солдатами их рыть. Набрал уже семьдесят часов наезда на разной бронетехнике, в том числе за рычагами. И эти часы постоянно растут. Он неугомонно изучает, по примеру Гудериана, непосредственные условия эксплуатации бронетехники.
Занимается активным внедрением регулярных малых учений силами роты и батальона.
Несколько раз их проводил лично. Ведет подготовку к полковым и дивизионным учениям, заявляя о том, что пока не будут готовыми низовые звенья, проводить что-то крупномасштабное рано. Не чурается грязной работы. Во время своих заездов были не редки случаи, когда слетала гусеница на танке, и нужно было по колено в грязи ее натягивать, и он не только не отлынивал от работы, пользуясь своим положением, но и начинал ее первым. И таких эпизодов не мало. Можно было бы даже сказать, что маршал слегка чудит, пытаясь выяснить, что же на самом деле творится в войсках на всех уровнях. Впрочем, бойцам это нравится. Его популярность в войсках растет.
– Растет? – Холодно взглянул на Мехлиса Сталин.
– Да. Но для нас это никакой угрозы не несет. Мы прямо или косвенно опрашиваем всех, с кем он беседовал приватно, выясняя, что он говорил. Нигде никакой хулы на Партию и правительство не идет. Даже, напротив. Он нередко поминает добрым словом многих членов правительства и наркомата Обороны. Нередко называет отличившихся красноармейцев одобрительно "ворошиловец" или "сталинец". Так что его деятельность повышает не только его личную популярность, но и партийную. Его примеру начинают следовать другие командиры, особенно те, с которыми он лично проводил разъяснительные беседы. Фактически, создается что-то вроде моды на работу с кадрами и профессионализм. Так что, кроме роста популярности партийного руководства в войсках, активизируется работа с личным составом. Особенно на низовом уровне.
– И много он тратит время на эти командировки? – Уже куда более спокойно спросил Сталин.
– Дома он ночует один – два дня в неделю. Чтобы везде успеть – много летает на самолетах. Совершенно неугомонная натура.
– А спор в наркомате по поводу технического задания для нового танка уже закончился?
– Можно считать, что да, – улыбнулся Мехлис. – Тухачевский предложил всем спорщикам поучаствовать в недельных учениях танкового батальона. За рычагами.
Командармы и комкоры не загорелись особенным желанием это делать, но я поддержал инициативу, высказав, что хочу также принять участие, и им ничего другого не оставалось, как согласиться.
– Зачем он это инициировал? – Недоуменно спросил Сталин.
– Он поднял вопрос о том, как оценивать танк и вывел в противовес устоявшимся критериям оценки, новые. Там много показателей было. В том числе и моторесурс, удобство управления, обзор, средства связи и так далее. Командармы и комкоры не все оценили его инициативу, сказав… – Мехлис снова улыбнулся, – Они много что там сказали. Вот Тухачевский и предложил им немного развеяться. Сам же, как вернулся из Испании ни дня не сидит без дела, разве что за штурвал самолета не садился, а потому в курсе многих проблем на местах.
– А что же за штурвал не сел? – С легкой усмешкой улыбнулся Сталин. – Испугался?
– Нет. Врачи запретили. Но есть у меня предчувствие, что его укрепляющаяся дружба с Чкаловым закончится полетами вопреки предписаниям.
– Дружба? – Удивленно посмотрел на Мехлиса Сталин.
– Да, вероятно дружба, – ответил вместо Льва Захаровича Берия. – После Испании, характер Тухачевского продолжил меняться. Он стал еще более самоотвержен в своих делах. Из-за чего смог во время нескольких встреч найти общий язык с Чкаловым, который прежде его презирал. По сведениям из окружения нашего героя-летчика, он лестно отзывается о поведении Тухачевского. По всей видимости, его поразили и приятно удивили изменения, произошедшие с маршалом.
– Сколько у него сторонников сейчас в руководстве РККА? – Обратился к Берии после некоторого раздумья Сталин.
– Сложно сказать, кто на самом деле его сторонник. Он смог наладить хорошие рабочие связи с Генеральным штабом и лично Шапошниковым, который явно к нему стал относиться положительно. Но эти отношения не выходят за рамки рабочих.
Хорошо общается с Ворошиловым и время от времени они ходят совместно на какие-нибудь публичные мероприятия, но дружбой это не назовешь. Мы прорабатываем тех людей, с которыми Тухачевский устанавливает нормальные рабочие отношения, но пока никакого подозрительного поведения не заметили. Все в пределах нормы.
– Он меня пугает, – спокойно произнес Сталин. – Люди не меняются. А он изменился.
Сильно. Так не бывает. Полтора года ведется наблюдение, но ничто не говорит об игре или фальши. Странно. Очень странно.
– Может быть, это исключение из правил? – Спросил Мехлис. – Бывает, люди сильно портятся и развращаются.
– Только у него ситуация обратная. – Грустно произнес Сталин. – Сгнить может каждый, но о том, чтобы имелся обратный процесс, я не слышал. Гнилое яблоко вдруг перестало быть таковым? Мистика какая-то. – Пожал он плечами. Снова сел за стол. Положил трубку и посмотрел в пустоту. – Да, впрочем, какая разница?
Мистика или нет. Он приносит пользу? – Спросил Сталин у Берии и Мехлиса.
– Да. Очень большую. – Сказал Мехлис под одобрительный кивок Берии.
– Значит, нам и беспокоиться не стоит. Но вы, – он прищурился и сверкнул глазами, – все равно присматривайте за ним. Он и до болезни имел все шансы устроить вооруженный переворот, но если выйдет из-под контроля сейчас, то катастрофа просто неизбежна. Поэтому будьте бдительны. Он набирает слишком большой вес.
– Товарищ Сталин, – произнес Мехлис, – думаю, что он настроен на игру в коллективе.
– Я тоже так думаю, – ответил Сталин, – но что будет, если мы ошибаемся?
– Он умрет от сердечного приступа, – спокойно ответил Берия, сверкнув стеклышками пенсне.
– Хорошо, – кивнул Сталин. – Надеюсь, вы держите ситуацию под контролем.
– Под полным контролем, товарищ Сталин. Вождь всмотрелся в твердый, уверенный и спокойный взгляд начальника ГУГБ НКВД и снова кивнул.
– Тогда я вас больше не задерживаю.?
2 сентября 1937 года. Один из шикарных особняков Нью-Йорка.
– Итак, господа, – хриплым голосом произнес упитанный мужчина с сигарой во рту, – я собрал вас всех для того, чтобы обсудить обстановку в Советской России.
– Давно пора, сэр. А то злые языки стали поговаривать о нашем провале.
