Громкие звуки разбудили заснувшего невдалеке от входа Ганса Штрауса.
– А?! Что случилось?! – встрепенулся он. Чем привлек внимание скелета, уставившегося прямо на него. Увидев спросонку прямо пред собой такую инфернальную картину, бедолага потерял сознание и свалился на пол прямо возле места, где до того мирно дремал. Вокруг разнесся аромат нужника, видимо, организм подмастерья спешно избавился от всего лишнего. Будь на месте львовских кузнецов сечевики, они бы наверняка заподозрили в происходящем одного своего товарища. Но запорожцы были не внутри укреплений, а вовне.
Из угла послышался громкий дробный стук зубами. К этому времени парализующая составляющая шока несколько ослабла, сразу двое или трое парней начали молиться и креститься, пытаясь святой молитвой изгнать нечистую силу прочь. Увы, то ли молились они недостаточно искренне, то ли грехов на них было с избытком, но скелет и не думал исчезать или рассыпаться. А святой воды, как на грех, ни у кого с собой не было.
– Сгинь!
– Изыди!
– С нами крестная сила! – раздавались из разных мест восклицания. Многие принялись крестить наваждение. Однако и наложение крестов от стоявшего у входа кошмара кузнецов не избавило. Порождение падшего между тем от прозвучавших обращений к богу только озлилось.
– Так ответит мне кто или нет?!! Ян Алембек здесь был?!! – рявкнул скелет и указал своей костлявой рукой на притихшего, как и подчиненные, мастера. Из его кисти вдруг вылетел тонюсенький, неправдоподобно не расширяющийся, будто материальный, лучик света и уперся в грудь Хофмайера, на которой появилось маленькое световое пятнышко.
Только тут находящиеся в шоке наконец поняли, о ЧЁМ спрашивает дьявольское создание.
– Эхе… – первая попытка говорить мастеру не удалась, горло отказало. – Кх! Кх! – прокашлялся он и уже вполне членораздельно (разве что чуть дрожащим голосом) смог ответить: – Нет здесь господина бургомистра. И приходить он сюда не собирался.
– Да? – отреагировал пришелец, явно неприятно удивленный этим сообщением. – Тогда разрешаю вам всем закрыть глаза.
Все дружно воспользовались этим разрешением. Когда же решились открыть (некоторые сделали это не скоро), то никаких порождений сатаны в башне не было. И пахло здесь не серой, а испугом продолжавшего лежать без сознания Штрауса. Правда, дежуривший на стене Петер Йодль исчез, будто его и не было.
О товарище, находившемся вне помещения, вспомнили далеко не сразу. Каждый думал о себе и о своей чуть было не погубленной врагом рода человеческого душе. Почти всем захотелось немедленно облегчиться, хотя пива во время несения стражи никто не пил. У башенного помещения со сливом наружу образовалась очередь, но никто и не подумал выглядывать, не говоря уж о том, чтоб выходить наружу. Бог его знает, зашел тот… ну, в общем… не человек или материализовался прямо в караулке, однако выходить было страшно. Особенно одному.
Только через немалый срок друг Петера, Руперт Шмидт, решился выглянуть из двери и убедился, что никого снаружи нет. Это открытие еще больше укрепило всех во мнении, что до первых петухов лучше посидеть всем вместе в помещении, в молитве к Господу. Предложение очнувшегося Ганса Штрауса закрыть двери на засов и нарисовать на них кресты после короткого, но бурного спора было отвергнуто. Решающим стало слово мастера:
– Для нечисти любые неосвященные двери не преграда. А вот когда придут нас менять армяне, то будут сильно удивлены отсутствием стражи на стене и закрытыми дверями на ней. Тогда нам и без… потусторонних сил плохо будет. За оставление поста во время войны и повесить могут.
Армянские купцы в городе жили уже сотни лет. Вся восточная торговля контролировалась именно ими. Дело это было очень прибыльным и чрезвычайно опасным, караваны находились в пути годы, и прибытие каждого было настоящим праздником для львовян. Восемнадцать лет назад армяне стали униатами и от казаков ничего хорошего ждать не могли, как и швабы-католики. Этим утром, придя менять стражу в башне, армяне были весьма удивлены пришибленным и испуганным видом обычно шумных и энергичных кузнецов. Не звучали, вопреки обыкновению, шутки, никто не пытался всучить сменщикам, якобы по дешевке, что-то смертоубийственное… Бледными тенями швабы соскользнули в город и растворились в его узких улочках. По закону всемирной подлости именно сменщики на месте происшествия и узнали все одними из последних, когда в башню явился католический ксендз с причетом, освящать помещение.
После прихода смены все бегом ломанулись в город. Хофмайер прямиком к бургомистру, а его подчиненные – по домам. Уже к обеду весь город не просто знал о случившемся, а гудел, как большой колокол в пасхальный перезвон. Правда, слово «знал» для описания ситуации подходит не очень хорошо. Скорее – совсем не подходит, потому как «знали» львовяне весьма различающиеся версии случившегося. Причем настолько различающиеся, что совместить их никак было нельзя. Что не мешало не только известным любовью к сплетня кумушкам, но и почтенным бюргерам и благородным шляхтичам подряд пересказывать эти самые не стыкующиеся друг с другом варианты произошедшего ночью события.
Новости жгли узнавших их, как горячие угли, казалось, не расскажешь другому – спалят изнутри. В связи с отсутствием каких-либо средств связи приходилось людям выходить на улицы и идти или ехать к тем, с кем хотелось поделиться невероятными известиями. И очень часто львовяне в этот день знакомых дома не заставали, те сами ушли делиться узнанным.
В рассказах нечисть размножалась с пугающей скоростью. О ее появлении уже не в одной башне, а во многих, если не во всех, говорили, как о безусловной правде. Кто-то вспомнил вой собаки (собаки ли?) на кладбище, кто-то пророчества местного юродивого… Обреченность бургомистра и всего магистрата на вечные муки в геенне огненной доносилась, как неоспоримая истина. Уровень испуга и взвинченности горожан быстро достиг взрывоопасной черты. Люди стали искать, на ком бы выместить свои отрицательные эмоции.
Удачным день оказался для казацких снайперов. Засев вокруг города в разнообразных укрытиях от дождя, они выцеливали на стенах неосторожных. Обычно таких было немного, воины и ополченцы города Льва быстро осознали опасность, угрожавшую от запорожских стрелков. Но в этот день на стены почему-то полезли попы с причетом. Увы, верующие в Бога сечевики не видели греха в убийстве человека в рясе. Расстались с жизнью или получили смертельные раны пять священнослужителей (три ксендза, униатский и православный попы) и несколько их помощников. Попытка освятить немедленно не только основания, но и верх стен провалилась.
