Римма Марковна, познакомьтесь, это – Виктор. Муж Лариски.
– И твой жених, который бросил тебя? – неодобрительно проворчала Римма Марковна, покачав головой.
– Ой, Римма Марковна, когда это ещё было, – усмехнулась я. – Всё уже давно забылось.
– Да, я тогда очень нехорошо поступил, Лида, – вздохнул Витёк, – Прямо по-скотски. Но просить прощения и каяться не вижу смысла – всё равно это уже ничего не изменит.
– Ну проходите, мойте руки. Сейчас ужинать будем. Я сегодня запекла говядину с черносливом в рукаве по особому рецепту. Так что вы вовремя.
– Да я же говорю, я только на минутку, – засмущался Виктор, – да и поезд у меня скоро уже.
– Ничего страшного, поужинать успеете, – строго сказала Римма Марковна. – В дорогу голодному нельзя.
– Да я боюсь, что на последний трамвай вдруг опоздаю. У меня с двумя пересадками же.
– Лида отвезет, – сказала Римма Марковна и я вздохнула, ну вот, поучила, называется, уроки.
Пока Витёк мыл руки, на кухню впорхнула Светка:
– Смотри, мама, я Африку нарисовала!
Она протянула рисунок.
– Ух ты, как красиво, – похвалила я (Светка рисовала из рук вон плохо. Но очень ревностно относилась к критике её художеств). – Слон у тебя такой…эммм… большой получился. И жираф. Тоже большой.
– И лев! – прихвастнула довольная похвалой Светка.
– Да. И лев тоже, – поддержала юное дарование я, – а это кто? Зебры?
– Да какие же это зебры?! – возмутилась Светка, – это же мухи це-це!
– А почему они такие большие? Больше, чем лев и чем слон?
– А мы на уроке проходили, что муха це-це самый страшный зверь и может убить и льва, и слона! – выдала Светка.
На кухню вышел Витёк.
– Светочка, познакомься, это – дядя Витя, – сказала я.
– Ой, я сейчас, – вдруг сказал Витёк и выскочил из кухни.
– Куда это он? – удивилась Римма Марковна, которая ловко раскладывала еду по тарелкам.
Я лишь пожала плечами.
Через миг Витёк вернулся. В руках он держал большую куклу с голубыми локонами:
– Это тебе, – сказал он и протянул куклу Светке.
Я аж умилилась.
Мы сидели за столом и мирно ужинали. Витёк сперва робел, стеснялся Римму Марковну, но потом чуть осмелел и даже рассказал весёлую историю, или анекдот, про Бабайку.
Мы с Риммой Марковной вежливо посмеялись.
– А я вот видела Бабайку, – заявила вдруг Светка, намазывая масло на хлеб.
– Светочка, Бабайка – это сказочный персонаж. Его придумали, чтобы маленьких детишек пугать, – нравоучительно сказала Римма Марковна.
– Нет, я видела! – упёрлась Светка. – И вчера. И сегодня тоже.
– И где ты его видела? – спросила я, чтобы прекратить этот спор.
– Возле школы. Она всё время туда приходит и смотрит на меня, когда мы на переменке в резиночки прыгаем.
– Кто на тебя смотрит, Светочка? – встревожилась Римма Марковна.
– Я же говорю, Бабайка!
– А на кого она похожа? – спросила я.
– Это такая толстая-толстая тётя, – сказала Светка и у меня аж заледенели руки.
– Ну как? – я покрутилась перед зеркалом и лукаво глянула на Римму Марковну.
– Хорошо, – сказала она, но таким тоном, что сразу становилось ясно, что если и хорошо, то всё равно не очень.
– Что не так?
– Лида, ты же идешь в театр, – с явным упрёком вздохнула Римма Марковна. – Это же квинтэссенция искусства!
– И что?
– Для театра это платье слишком простое. Ну что это за цвет? Я бы посоветовала тебе надеть то, бордовое.
– Но оно же страшное! – возмутилась я.
– Лида, оно из бархата, а значит, не может быть страшным! – безапелляционно заявила Римма Марковна, которая была ярой сторонницей жесткой консервативности. – Для театра – атлас, бархат, парча, в крайнем случае – шелк. А у тебя что за платье?!
– Нормально мне и так, – проворчала я и одёрнула подол простого черного платья из лёгкого трикотажа.
– Ты можешь надеть то платье и прикрепить жабо из кружев, у меня есть белого и чёрного цвета.
– Римма Марковна, – фыркнула я, – или я иду в театр в этом платье, или я вообще никуда не иду.
– Ох, божечки мои, божечки, – вздохнула Римма Марковна, уступая, и вдруг выскочила из комнаты.
Неужели обиделась? Я немного аж напряглась.
Но тут она вернулась:
– Ну вот, – улыбнулась Римма Марковна и приколола мне на платье брошь из чешского стекла, которую мы ей недавно купили.
– А это зачем?
– Поход в театр – это праздник, а какой праздник для женщины без драгоценностей? Пусть хоть и бижутерия, зато красиво и сверкает.
Я подавила вздох и спорить не стала – пусть себе сверкает.
В театр мы собрались с Зоей Смирновой. Она меня уговорила, мол, сидишь или на работе, или дома, или чужие проблемы решаешь. А жить когда? И я немного подумала и согласилась. Вообще за последние пару месяцев Зоя сильно изменилась. После развода и «перезагрузки» с неё словно слетела вся эта бабья беспросветность и она почувствовала вкус к жизни, вкус от простых радостей, будь то поход в кино или покупка новой кофточки. Я смотрела на её женскую непосредственную радость и тихо завидовала: я сколько не борюсь, не добиваюсь всего, а расслабиться и ощутить удовольствие, праздник, не могу. Не знаю почему. Иногда думаю, что просто не моё время и я хоть и пристроилась неплохо, но внутренне не приняла всего этого.
Не помню в каком-то блоге в интернете я читала, что люди, которые переехали в другую местность (скажем, из Саратовской области на Дальний Восток, или из Таймыра на Алтай, чаще болеют, чем местные. Дескать это обусловлено тем, что геохимический фон и энергетика в «чужой» местности для этого человека другая. Возможно, и со временем также. Человек переносится в другой мир, в другое время и его организм не может настроиться на него на клеточном уровне. Или на молекулярном. Отсюда и невозможность расслабиться, и частое плохое настроение, и тревожность.
Не знаю, права ли я, но мне эта теория нравилась, и я уцепилась за нее, в попытках оправдать свое состояние.
И тут подвернулась Зоя, которая вцепилась в меня, как клещ, и буквально вынудила идти с нею в театр. Я нехотя согласилась, но даже не спросила, что за постановка и кто играет. Да, впрочем, это и неважно.
Как говорила Зоя, если даже постановка будет дрянь, то хоть в буфете по коньячку хлопнем в антракте и нарядное платье будет повод «в люди» выгулять. Я сочла её аргументы вполне убедительными и согласилась. Мы договорились, кто в платье какого цвета приходит (чтобы не одеться одинаково и не быть «как инкубатор»).
И вот я кручусь перед зеркалом, а
