омута» опять низверглась вниз, а я машинально потрогала стеклянные кристаллы: надо будет эту картину с собой на Москву забрать.
Дома сидел Будяк, нагло дул чай и уплетал рыбные пироги Риммы Марковны.
Я вошла на кухню, он расцвёл улыбкой, утянул ещё кусок из тарелки и назидательно сказал:
– Душа моя, я вот что подумал…
Я напряглась.
– А давай на следующей неделе махнем с тобой вдвоём в Кисловодск? Я знаю, ты всё время туда хочешь. У меня сослуживец в Ессентуках живёт, давно звал. Поедем к нему, а Кисловодск там рядом, потом съездить можно будет.
– Пётр Иванович, я недавно только туда ездила. Так что нет, не поеду, – ответила я, присаживаясь за стол и наливая себе чаю.
– Ты таки точно на Москву собираешься? – нахмурился Будяк.
– Да.
– А как же наши планы на будущее?
– Какое будущее? – удивилась я.
– Жить в моём доме, ходить в лес, на рыбалку, любить друг друга?
– Не люблю рыбалку, – ответила я и встала из-за стола. Что-то пить чай перехотелось.
Настроение испортилось.
Будяк разобиделся и ушел. А я сидела и, чтобы не слушать ворчание Риммы Марковны, размышляла.
Ну вот перееду я в Москву… А правильно ли я делаю или нет? О том, что я там нормально устроюсь, я теперь даже не беспокоилась – Леонид во многом сильно помог: договорился насчет спецшколы с углублённым изучением языков для Светки, подыскал несколько приемлемых вариантов жилья, осталось выбрать и завершить все бумажные процедуры, да и то, основную волокиту он взял на себя. Работа там у меня, считай, есть, высшее образование вот-вот будет, осталось ещё четыре экзамена и зачёт сдать, а потом – дипломная работа и госэкзамены. Ничего, и это преодолею.
Но вот правильно я поступаю с Москвой или таки нет?
Вот пришел Будяк, зовёт жить в Малинки, там у него дом, огород, сад, рыбалка. Скоро же начнутся «лихие девяностые» и те граждане, у которых есть подсобное хозяйство, прекрасно выживут. Те же, кто привык жить на голую зарплату – вот им как раз будет полная жопа.
А в Москве у меня кроме зарплаты и, может, каких-нибудь подработок, ничего и не будет. Светка будет уже учиться в институте, а вот потяну ли я институт? Римма Марковна будет совсем дряхлой – смогу ли я оплачивать ей лечение и санатории?
Так, может, лучше-таки в Малинках остаться? На своей картошке не пропадём. Хотя смогу ли я в Малинках, считай в лесу, воспитать будущего президента? Это только в книгах волки или обезьяны в лесу воспитывают героя, и он потом вырастает и легко идет покорять города и страны.
Что мне делать? Вырыть бункер, запастить ящиками с водкой и коньяком, а когда начнется «сухой закон» и всё станет по талонам, продавать эту водку и жить на вырученные деньги? Но это всё будет ровно до того момента, когда бандиты, расплодившиеся в девяностые, не пронюхают об этом. И вот тогда мне будет «ой». Так что этот вариант не подходит.
Или подсказать Мунтяну, что нужно срочно грохнуть Горбачёва? Но он же не один всё развалил. Ну грохнет он его, так западные «друзья» другую кандидатуру найдут, я уверена, что у них есть и запасные планы. Так что здесь толку тоже не будет, только парня подставлю.
Есть ещё вариант – остаться здесь. Но стопроцентно в девяностые от депо «Монорельс» хорошо если горе-рекомендации Кашинской с обоснованием о повышении производительности труда в городском архиве останутся. Да и то не факт.
И тут в дверь позвонили.
Так как я на Римму Марковну слегка обиделась за все эти фокусы с Будяком, которые она опять якобы незаметно пытается проворачивать, то принципиально открывать не пошла. В коридоре раздались шаркающие шаги вредной старушки, душераздирающие стоны и умирающее покашливание смертельно больного человека.
Мда, такая артистка в ней пропадает.
Может, договориться, чтобы ее в местную самодеятельность взяли? Ну а что, будет выступать, на гастроли в окрестные сёла ездить, прославится.
Я хмыкнула, представив, как Римма Марковна со вздёрнутым от собственного величия носом, гордо раздает автографы где-нибудь в Дворищах.
И тут в прихожей раздались сердитые голоса, и Римма Марковна непривычно-тонким голосом закричала:
– Лида! Лида! Иди скорей сюда!
Я торопливо подхватилась и выскочила в коридор. На пороге стола… Элеонора Рудольфовна собственной персоной. Причем видно было, что к выходу она готовилась: седые букли тщательно завиты и уложены, на щеках слой пудры, румяна, на губах помада, на шее – крупные бусы из отборного янтаря, в два ряда. На плечи она накинула отороченную мехом какого-то, с виду боевого кота, плюшевую горжетку.
Распространяя по квартире крепкий запах духов «Опиум» и нафталина, Элеонора Рудольфовна неодобрительно взглянула на Римму Марковну, затем на меня, и вдруг заявила безапелляционным тоном:
– Нам нужно поговорить, Лидия!
Я удивилась и чуть напряглась. Интересно, что ей от меня нужно? Все наши прошлые встречи заканчивались для неё плачевно. И тем не менее она припёрлась. Значит, подготовила какую-то западлянку.
– Слушаю вас, – максимально спокойным тоном ответила я.
– У тебя моя внучка, Светлана! – сообщила новость она.
– У меня, – подтвердила я и порадовалась, что Светки сейчас нет дома, Римма Марковна её отвела к Роговым, там у ихней Гали день рождение и они пригласили ребят и празднуют. Они даже новую песню по этому поводу разучили под руководством Зинаиды Ксенофонтовны. Там что там устроили детский концерт, проводят конкурсы и всем весело. Забирать обратно пойдём примерно через час, пусть пока повеселится с другими детьми.
– Так вот, Лидия! Я скажу так, – поджала губы Элеонора Рудольфовна. – Ольге я запрещу отбирать Светлану. Всё равно она с ней толку не сведет. Мы её сейчас на работу в театре пристроили… авось там всё хорошо будет…
Я мысленно усмехнулась, – ага, видели мы её эту работу. Но хоть так.
– Поэтому, если ты хочешь, чтобы Света спокойно, без всех этих судов, и дальше жила у тебя, ты возьмешь меня жить к себе. В квартиру Валеева. Здесь я не хочу, рядом с этой… – Элеонора Рудольфовна презрительно взглянула на обалдевшую Римму Марковну, – а после моей смерти квартира останется Светлане.
– З-зачем у меня? – ошалело выдавила я из себя.
– Ну где-то же я должна доживать до старости, – вскинула подбородок Элеонора Рудольфовна, – мне хороший уход нужен.
Я вытаращилась на неё, как на приведение.
Видимо, что-то в моём взгляде не понравилось Элеоноре Рудольфовне, потому что она слишком уж торопливо добавила:
– И я готова простить тебя даже за
