– Ну вот, стол еще ему тащи, – заворчал рыжий, но тут же осекся под быстрым взглядом Филимона. Осекся и поспешно вышел, по всей видимости – за столом.
– Что ж, – прощаясь, ухмыльнулся следователь. – Желаю хорошо потрудиться. Смею напомнить, от этого зависит ваша жизнь, господин… владелец тимара.
Феодор, пыхтя, внес стол и с грохотом поставил его у стены.
– Вот и славно! – Почесав затылок, Лешка задумался – чего бы еще такого потребовать? Так и не успел придумать – оба его знакомца поспешно вышли. Лязгнула засовом дверь – крепкая, дубовая, такую не выбьешь. Юноша с любопытством осмотрелся вокруг. Стены камеры – небольшой, площадью примерно три на четыре метра – были сложены из тесаного серого камня. Высоко, под самым потолком – решетчатое оконце, сквозь которое в узилище проникал яркий утренний свет. Кроме принесенного Феодором стола, из мебели в камере имелась только узкая лавка, намертво приделанная к стене. Отхожего места не было – значит, будут выводить на оправку…
Что ж, надобно что-то придумать… Написать всего побольше, чтоб заколебались проверять! Итак, Константин… Как, блин, его? А, не вспомнить… Ладно, напишем что-нибудь…
Гусиное перо шустро побежало по бумаге, оставляя после себя ровные ряды букв. Фантазия узника работала бурно – исписав один листок, он потянулся ко второму, а затем – и к третьему… пятому… восьмому…
Пришедший утром, сразу после оправки, следователь Филимон и не скрывал своего удовольствия. Присев на край стола, тут же принялся читать, время от времени удивленно округляя глаза и кое-что уточняя.
– Вот тут вы пишете – «Константин справедливо считается неуловимым и пользуется абсолютным доверием султана». Кто вам сказал о доверии? Сам султан?
– Нет. – Лешка покачал головою. – Его первый визирь. Ну, тот, что курирует всех лазутчиков.
– А! Я давно догадывался, что у турок есть подобная должность, – довольно осклабился Филимон. – Со мною, правда, многие не соглашались – и вот, все подтвердилось.
Он снова с жадностью погрузился в чтение.
– Тарья… Харко… Томас… Странные какие-то имена у ваших агентов!
– Это клички.
– Я так и подумал… А вот здесь… Юкка Неваляйнен – ударник… Что еще за ударник?
– По праздникам бьет в барабаны на Амастридском форуме.
– А… ну, тогда мы его скоро поймаем! С вашей помощью, господин… Я ведь так и не знаю вашего имени?
– Меня зовут… Таркан-бей. Можете для благозвучия прибавлять – эфенди.
– Господи! Так вы и в самом деле не из простых?
Лешка ухмыльнулся и приосанился:
– Второй день вам это втолковываю, уважаемый господин Филимон! Или… это не ваше имя?
– Да нет, меня и в самом деле так зовут – Филимон Гротас.
– Ох! – Юноша потрогал распухший нос. – Что ж вы меня так избили, господин Филимон?
– Это не я. – Следователь замахал руками.
– Не вы, так ваши люди.
– Не в меру переусердствовали… Не поверю, что и у вас такого не бывает!
– Бывает, – согласно кивнул Лешка. – От усердия такого наворотят – год потом расхлебываешь. Услужливый дурак хуже врага!
– Это вы верно заметили, уважаемый Таракан-бей.
Лешка засмеялся: ну, надо же, обозвал – Таракан! Впрочем, черт с ним…
– У вас очень большой список, – похвалил Филимон. – Каждого упомянутого придется тщательно проверять.
– Проверяйте. – Лешка равнодушно пожал плечами. – На то вы и следователь!
– Проверим… – Господин Гротас поднялся. – Желаю хорошо отдохнуть… Я загляну вечером. Может быть, в шахматишки сыграем?
– Лучше бы в домино, – усмехнулся узник.
Впрочем, следователь его уже не слышал – ушел, довольно потирая руки. Не успели его шаги затихнуть, как снова лязгнул засов – пришел рыжий Феодор, принес еду. Поставил на стол с поклоном:
– Кушайте, уважаемый эфенди! И это… прошу прощения за всех нас.
– Ничего-ничего, – покровительственно улыбнулся Лешка. – Бывает… Присаживайтесь, хлебнем вина.
– Я бы с удовольствием. – Феодор воровато оглянулся на дверь и понизил голос: – Да опасаюсь тюремщиков. Мало ли – не так поймут.
– А… так вы не тюремщик!
– Нет… Просто мы с господином Гротасом работаем с вами.
– Ясно. – Узник кивнул. – С Филимоном, значит… Он неплохой человек, этот Филимон Гротас, только… мне почему-то кажется – не особо счастливый.
– Будешь тут счастливым, когда три дочки на выданье. А жалованье-то наше, увы… – Тут Феодор осекся и замолчал.
– Знаю, знаю, каково ваше жалованье, – презрительно махнул юноша. – Тоже мне – тайна!
«Значит, с приданым у господина следователя негусто, – пробормотал он, когда Феодор вышел. – Угу…»
Подкрепившись и выпив вина, разлегся на ложе. На распухших от вчерашних ударов губах юноши играла улыбка – он представлял, каково сейчас приходится Филимону – по сути, мелкой чиновной сошке. Еще бы – в числе вымышленных шпионских имен Лешка указал и вполне реальные – нет, не шпионские, а принадлежащие вполне реальным людям – весьма и весьма влиятельным. Никифор Макрит и Герасим Барлак – старые недруги из числа золотой молодежи – те, что таскались за Ксанфией. Кроме них в список угодил и некий Скидар Камилос, попечитель детского приюта Олинф, поставщик мальчиков для утех богатых извращенцев, так и оставшийся без наказания во время деятельности Лешки на посту младшего тавуллярия. Ну, пусть теперь попрыгает… Хотя… Не так-то легко будет его зацепить – покровители имеются знатные.
Филимон явился вечером, как и обещал. Шедший за ним надсмотрщик тащил шахматы и светильник.
– Ну и дел вы нам задали на сегодня, уважаемый Таракан-бей, – расставляя фигуры, покачал головой следователь. – Почти никого из ваших людей мы не нашли…
Лешка ухмыльнулся:
– А что же вы думали? Они будут сидеть и вас дожидаться? Наверняка старик Леонидас уже всех предупредил. Вы ж его упустили?
– Увы, – развел руками господин Гротас. – Не хватает, знаете ли, работников, да и те, что есть… Знаете, эфенди, мне иногда хочется, чтоб их и не было!
– Ну, кто же будет работать на таком жалованье?
– Ваш ход, эфенди!
Лешка играл рассеянно, к вящему удовольствию партнера, теряя фигуру за фигурой. Уж, конечно, вовсе не шахматы его сейчас беспокоили. Шпионы… Точнее сказать – псевдошпионы. Из всех вымышленных имен, имелись три настоящие – и вот тут-то люди Филимона Гротаса должны были побегать. Юноше не терпелось узнать хоть что-нибудь о своих врагах – Никифоре и Герасиме – однако он ничем не выдал своего нетерпения… Кроме как некоторой рассеянностью, вполне объяснимой.
Вообще-то, следователь производил впечатление вполне словоохотливого человека. Неужели не расскажет? Нет, должен, должен…
