Сиверцев таки произвел с утра ревизию в вещмешке и знал, что там имеется пенка, которую он сначала принял за полужесткий каркас самого мешка. Вынул, тоже расстелил, улегся и крякнул с чувством: на надутом спальнике лежалось, определенно удобнее.
Возились и устраивались они еще минут десять. Потом Псих погасил фонарь. Ваня еще некоторое время поудобнее умащивал голову на вещмешке и половчее укрывался курткой. А потом накрыло.
Ощущения были омерзительные — Сиверцева словно выворачивало наизнанку. Туда-сюда, туда-сюда. Как с жуткого перепою, только сильнее, когда одновременно хочется поблевать, погадить и сдохнуть. Наверное, ломка у законченных наркоманов тоже происходит в этом же стиле. Невзирая на самочувствие, Сиверцев умудрялся и на Психа поглядывать — того тоже корежило, плющило и колбасило и со стороны это выглядело довольно неприглядно. Однако Сиверцев не сомневался, что сам выглядит не лучше. В конце концов он свернулся калачиком, сжался, крепко зажмурил глаза и застыл, тихо поскуливая. А потом все закончилось, так же внезапно, как и началось.
Довольно долго оба валялись, блаженствуя. Избавление от мук всегда воспринимается как блаженство, ничего удивительного в этом нет. Отдышавшись, Псих зажег фонарь и поглядел на часы.
—Угадай, сколько длился выброс, — хрипло спросил он.
—Минут десять? — предположил Сиверцев.
—Четыре минуты двадцать шесть секунд.
—Всего-то? — удивился Сиверцев. — Мне казалось, дольше. Псих прокашлялся и уже более-менее нормальным тоном сказал:
—Да оно всегда так. Что-нибудь хорошее — пролетает. Все неприятное — длится и длится, тянется и тянется…
—Согласен. — Сиверцев даже сподобился на метафору. — Десять минут в обнимку с девчушкой и десять минут в кресле у дантиста — это такие разные десять минут, что словами и не передашь…
Ближайшие полчаса ушли на то, чтобы привести мысли в норму и обрести что-то сходное с самочувствием. Псих то и дело поглядывал на старомодные наручные часы, сработанные, наверное, даже не при Брежневе, а еще при Сталине.
—Вот-вот светать начнет, — сообщил Псих зачем-то, словно рассвет в Зоне был вовсе не обязательным явлением. — Надо, наверное, назад перебраться, наверх.
—Зачем? — поинтересовался Сиверцев. — Там все открыто, припрется еще тварь какая-нибудь. Выброс всех перебудил, поди, как раз на охоту повылазят.
—В подвале можем вездеход зевнуть, — объяснил Псих. — А наверху и слышно, и видно.
—Думаешь, так рано явятся? — усомнился Сивер- цев. — Тараненко вообще говорил, что в среду приедут, скорее всего. А сейчас только вторник начался.
—Тараненко спешит, — убежденно сказал Псих. — Он из кожи вон вылезет, чтобы провернуть все пораньше. Поэтому я практически не сомневаюсь, что вездеход появится в ближайшие два часа. И в наших интересах его не проворонить. Так что давай, Ваня, собирай манатки. Спать больше не будем.
Делать нечего, пришлось скатывать пенку и пихать ее в вещмешок. Пенка упиралась, ей не хотелось снова в душную неволю; Сиверцев боролся с ней, как Геракл с гидрой, но все-таки поборол. Затянув горловину мешка Сиверцев встал и надел куртку. Псих тоже уже собрался.
Подвал, как уже говорилось, был довольно просторный, и Псих с Сиверцевым пережидали выброс в самом его центре. От дверей их отделяло добрых метров пятнадцать. И в подвале царила тьма кромешная, а тот факт, что собираясь оба подсвечивали себе фонариками, тьму за пределами освещенного пространства делал только гуще и плотнее.
Сиверцев не ожидал ничего худого, он просто направился ко входной двери, направив луч фонарика на саму дверь, примерно на уровне пояса. Поэтому когда Псих вдруг рявкнул: «Стоп! Замри!», Ваня вздрогнул, но автоматически повиновался — застыл на одной ноге, словно аист в гнезде. Месяцы на заимке, а также частые выходы наружу, за ограждение, многому его научили. Во всяком случае, научили беспрекословно повиноваться более опытным и главное — сначала повиноваться, а потом уж думать и глядеть, что там и как там.
Псих уже стоял рядом с Ваней и зачем-то освещал пол перед дверью. Ване показалось, что свет его фонарика почему-то имеет странный зеленоватый оттенок.
—Что такое? — настороженно справился Сиверцев.
—Холодец, — коротко ответил Псих.
Ваня присмотрелся и наконец-то понял, что это не фонарик Психа светит зеленоватым. Это пол перед выходом сплошь затянут студенистой массой, в которой, как говорили сведущие люди, растворяется даже титан. Холодца было много — наверное, и не перепрыгнуть. К тому же дверь была закрыта на замок и ее сначала нужно было отпереть.
—Во блин! — с досадой произнес Сиверцев. — И как мы теперь? Вброд нельзя же?
—Нельзя. Ботинки сожрет. Не сразу, но минут за пять разлезутся. Зараза, пол тут ровный, никаких углублений, вот он и растекся, не обойдешь!
—Слушай, я в сортире кирпичи видел! — осенило вдруг Сиверцева. — Раз тут ровно, то слой этой дряни совсем тонкий. Перейдем по кирпичам! Псих оживился:
—Дело! Айда!
Они бросили оружие и поклажу посреди подвала и метнулись к дверям сортира. Сиверцев сунулся внутрь, отодвинул швабру с ведром и передал кирпичи Психу, оставшемуся в дверях—два, потом еще два и последний, пятый.
—Швабру тоже бери! — велел Псих. - Не швырять же их, в самом деле? Или разобьются, или, не дай бог, брызнет на нас. Лучше шваброй задвинем куда надо.
—Пластик… — с сомнением протянул Сиверцев. — Съест ее холодец!
-Да и хрен с ней, — фыркнул Псих. — Тоже мне, ценность!
—Может, она для того тут и оставлена, людей выручать!
—Вот и выручит.
—Нас-то выручит, — сказал Сиверцев. — А что после нас? Хоть потоп?
—После нас останутся готовые кирпичи, — усмехнулся Псих. — Не о том ты, Ваня, заботишься. Давай, бери швабру и пошли, время идет. И кирпичи оставшиеся подбери.
Сиверцев вздохнул, покорно взял швабру, два оставшихся кирпича и поспешил за Психом.
—Свети! — велел Псих, отдавая Ване свой фонарик. И Сиверцев стал светить, двумя фонарями с двух рук.
Все пять кирпичей Псих положил на пол за полметра до холодца. Отобрал у Вани швабру и крайний слева аккуратно выдвинул примерно на шаг вперед, в зеленую лужу. Туда же пододвинул и остальные—даже чуть дальше первого. Перекладинка швабры, краем макнувшаяся в холодец, начала покрываться сине-зеленой пеной, поэтому Псих торопился.
Шагнул на первый кирпич и пододвинул остальные четыре. Потом на второй и пододвинул три. При этом он предусмотрительно целился не точно к двери, а чуть правее — дверь открывалась вовнутрь и нужно было оставить ей место, чтобы не уперлась в кирпичи в процессе открывания.
