меня бедром.
Хлясь! Мощно бью её по попе. Она на секунду замерла и завопила!
На звук залетает проводница, мощная, но плоская, некрасивая бабища лет сорока пяти.
— Что тут случилось? — грозно вопрошает она.
— Она ко мне пристаёт, — быстро говорю я.
— Он ко мне пристаёт, — следом повторяет деваха. — Распускает руки, место уступать не хочет.
— Она в меня упёрлась своими титьками, и хочет, чтобы мы вместе спали, — с честными глазами говорю я.
— Так тихо! — говорит проводница и, видя, что к нам заглядывают любопытные пассажиры, закрывает купе. — Это чьё место?
Я молча подаю билет.
— Пусть уступит, — капризничает скандалистка. — Что, ему жалко женщине место уступить?
Я вижу, что весы качнулись в пользу женской солидарности, упавшей на чашу девушки, и незамысловато бью под дых словами:
— Ага, она так и сказала, уступи красивой девушке, пусть наверху уродины и малолетки ездят. А ещё сказала, что мне сверху будет хорошо её титьки рассматривать. А я не могу наверху, я боюсь, мне бабушка специально место внизу купила, — глазами мокрого котёнка смотрю на проводницу.
Блямс, блямс, блямс! Три гири падают на другую чашу весов. Уродина. Старая. Без титек! Полное описание проводницы! Нежно звеня серебром, сверху падает маленькая гирька — билет купила моя бабушка. У проводницы вполне могет быть внуки тоже.
— Он врёт! Малолетка, а не хочет уступить! — пытается оправдаться девушка, но её время уже закончилась.
— Значит так! Пассажир купил билет, а вы его выгоняете со своего места, кричите на весь вагон, это хулиганство, я сейчас наряд вызову, тебя ссадят на следующей станции, что там у нас? — разорялась проводница, переходя на «ты». — Ах да. Новочеркаск, потом Шахтная, тоже не то, большие города, а вот через два часа будет станция Сулин, она грузовая, тебе там удобно будет, — нежно воркует проводница.
Да моя ты хорошая!
— Не надо, я всё поняла, — плачет девушка.
— Услышу один звук и высажу, — победно говорит мадам. И обращается уже ко мне. — Сейчас тебе постель принесу, и билет давай.
— Ещё чаю, если можно, — с видом ангела говорю я.
Поезд уже тронулся, а нас по-прежнему двое. Ну и славно. Меньше народу — больше кислороду. Деваха, разумеется, на контакт не идет, застелила своё место наверху и сидит на другой нижней полке и читает какой-то учёбник. Мне показалось, что, проехав злосчастную Сулину, девушка вздохнула облегчённо.
Я проголодался и решил поужинать. Достаю овощи, нарезаю их финкой, картошку, уже немного повядшую зелень и кусок курицы. Вместо хлеба у меня бабкина лепёшка. Поезд подходит к очередной станции. «Лихая» читаю я на одноэтажном здании вокзала. Стоянка недолгая, пару минут, меланхалично смотрю в окно. Вдруг наше купе открывается, и к нам заваливают два молодых бородача-кавказца с кучей вещей. Вот, что за непруха! Сумок много, морды — наглые, один, мельком взглянув в мою сторону, садится на моё чистое бельё и смотрит с интересом на попутчицу. Я пока не скандалю, но уже понимаю, что поездка перестаёт быть томной. Оба мужика подшофе.
— Ты посмотри, какой подарок мне положили на полочку, — цокает один бородач.
— Даже жалко будет в Волгограде выходить, — говорит мой новый сосед, сидящий рядом.
«Волгоград», — радуюсь я. Надо посмотреть расписание, сколько мне их терпеть. Встаю и протискиваюсь к выходу, замечая жалостливый взгляд девушки.
Стою перед расписанием и вижу, что приятного мало — ехать с ними всю ночь. До Волгограда девять часов ещё, а мы проехали чуть больше двух.
«Утром и разбудят, поди», — морщусь я, и слышу короткий вопль из моего купе, тут же прекратившийся.
— Чего она? — удивляется проводница.
— Соседи сели, может, пристают к попутчице, — пожимаю плечами я и направляюсь к себе.
— Ну-ка погоди, мне всё равно билеты проверить надо у них, — решительно идёт в купе проводница, я телком иду за ней.
Распахнув рывком дверь, мы видим такую картину: девушка уже сидит рядом с мужиком и он, приобняв её за плечи, что-то говорит малопонятное.
— Дверь закрой, — рявкает второй.
— Ты поори мне, билет давай! Гражданка, он к вам пристаёт? — возмутилась попранием своих прав проводница, видала она и понаглее.
— Нет! Зачем ты? Я молодой, она молодая, никто не пристаёт, — нагло врет первый, а девушка испуганно молчит, запугали её, сто процентов. — На билет! На! Возьми.
Придраться не к чему, проводница уходит. Но это ей не к чему, а у меня кураж в голове, и мне в таком состоянии что два, что двадцать два соперника, и состояние не моё это, а бывшего владельца тела, тот ещё берсерк, оказывается, был. Первый уже гладит ногу девушки. Я уверен, насиловать не станут, а вот покуражиться, как здрасьте. Девчонка, на мою помощь не рассчитывает, но смотрит зло, в том числе почему-то и на меня, и руку с ноги сбросила.
— Слышь, малой, иди, погуляй, — велит второй.
— Ты у меня его мерил, малой он или нет? — нагло наступаю на ногу соседа и сажусь к окну.
Вроде и в углу сижу, зато финка оказывается в руках, верчу я её как понимающий — тоже, оказывается, память Толика проснулась, я и не знал, что так умею.
— Борзый щенок? — шипит раздавленный сосед.
Резко бью его левым локтем, силушкой бог не обидел, мгновение, и финка уже около глаза ничего не понимающего соперника.
— Дернешься — «шнифт вырублю», я малолетка, и много не дадут, — сжимаю шею замершего соседа, финкой в глаз он не хочет.
— Я тебя порву потом, — щерится первый и откидывает девушку.
— Это будет потом, и не факт что я тебя не порву первым, а кент твой без «шнифта» останется сейчас. У тебя какой глазик лишний? — ласково спрашиваю я, переходя местами на феню.
Откуда это во мне? Ладно, ещё феня блатная, сидевших в нашей деревне хватало, вот батя Кондрата, хотя бы. А финкой меня, оказывается, отец учил владеть, он в разведке служил, и до попадания меня, красивого, в тело Толика, тот каждый день тренировался. Но больше испугала меня моя злоба. Так ведь реально сесть можно, самозащита и в будущем не прокатывала, а сейчас и подавно. Всё это прокачалось в башке за секунду, и тут же раздался стук в дверь.
— Откройте милиция, — дёргается дверь с другой стороны.
Как же вовремя! Слышу голос ещё и проводницы.
— У меня ключ, у меня ключ.
— Скажешь лишнее что, найдём накажэм, — с акцентом говорит первый девушке, и потом кивает и мне. — К тэбе это тоже относится.
Я ухмыляюсь, прячу финку и отпускаю окровавленного мужика. Тот потирает
