особо интересна. Только пусть он пообещает, что не будет упоминать мое имя. В полку товарищи могут и не понять мои мотивы. Скажут, что я вознесся и стал нарциссом.
— Договорились, — обещал цесаревич, вставая и показывая, что беседа закончилась.
— Чуть не забыл, — в последний момент, пока не пришел адъютант, успел сказать Соколов. — В России нет медали для нижних чинов за войну с Бухарой. Изыщешь возможность поговорить с Милютиным? А то столько хороших людей рисковало жизнью… Можно их и поощрить.
— Сделаю, — сдерживая улыбку, ответил цесаревич.
После встречи с цесаревичем семья и Хмелёвы устроили мне настоящий допрос. Как прошла беседа, о чем разговаривали, в каком тоне, какие вопросы затрагивали, и все в таком духе.
Кое-как мне удалось удовлетворить их любопытство, причем не особо и обманывая. Я честно рассказал, что наследник интересовался Александрийскими гусарами и ходом военной кампании в Азии. А еще добавил, что Тургенев собирается написать брошюру о походе на Бухару. В общем, я от них отбился. А старший Хмелёв с тех пор стал посматривать на меня с этаким деловым интересом, в котором уважение сочеталось с мыслями о различных проектах под патронажем цесаревича Николая.
Вступительные экзамены в Академию я все же сдал. Всего было семь предметов, которые оценивались от 1 до 12. Поступление обеспечивала итоговая сумма от 70, и выше, баллов. Это значило, что оценка ниже десяти по любому из предметов сразу же ставила крест на амбициях молодых офицеров и отправляла их обратно в родной полк, готовиться ко второй попытки на следующий год. Если захотят, конечно.
История и астрономия прошли превосходно, а вот военную администрацию и геодезию, как и предполагалось, я едва не завалил.
Внушительные коридоры и залы Академии были полны офицеров. Нас здесь насчитывалось почти пятьсот человек. Такого разнообразия формы, наград и знаков отличия прежде видеть мне не доводилось. Люди в основном молчали, ожидая итогового решения. Кто-то кашлял, кто-то переговаривался с товарищами, иные кусали губы, а нашлись и такие, кто вышел на улицу и просто курил.
— Господа офицеры! Внимание! — раздался громкий уверенный голос. От говорившего меня отделяло несколько десятков человек, но я все же разглядел высокого и статного адъютанта. — Поручика Захарова Егора Петровича, капитана Изюмова Аполлона Харитоновича и штабс-ротмистра Соколова Михаила Сергеевича прошу следовать за мной.
Сердце застучало чуть быстрее. Пробираясь сквозь расступившуюся толпу, я вместе со своими невольными товарищами прошел по коридору. Интересно, куда нас позвали? Примут или откажут? В целом, страха не было. Нет никакого позора в том, что меня могут и не взять. Просто обидно терять год, вот и все. А так… Ну, ладно, прорвемся. Я же гусар, в конце концов.
Принимали нас по одному. Я зашел последним. Просторный кабинет был заставлен шкафами с книгами, картами на стенах, тяжелыми гардинами на окнах. За массивным дубовым столом расположились три внушительных человека. Их я уже видел на экзаменах и знал, кто они такие. В центре находился академик, известный астроном и тайный советник Савич Алексей Николаевич. Справа от него хмурился военный публицист генерал-майор Аничков, профессор кафедры военной администрации. А слева сидел профессор кафедры русской словесности Алексей Дмитриевич Гахалов.
— Штабс-ротмистр Соколов! — я щелкнул каблуками, вытянулся, сложив руки по швам и ожидая, чем все закончится.
— Вольно! — отрывисто бросил генерал-майор Аничков. Из всех присутствующий его физиономия выглядела наиболее сурово. И на меня он смотрел без особой симпатии.
— Мы вас вот по какому поводу вызвали, господин штабс-ротмистр, — негромко, но внушительно начал Савич. — Вы один из трех офицеров, чьи баллы формально позволяют вам пройти вступительные экзамены, но чьи знания, нас, здесь собравшихся, несколько тревожат. Двухгодичный курс Академии подразумевает значительное напряжение всех физических и душевных сил. Надо учиться. И тем офицерам, у кого за спиной есть крепкий фундамент, учиться будет легче. А вот ваш «фундамент» вызывает у нас некоторые сомнения.
— Возможно, штабс-ротмистру просто не хватило времени на соответствующую подготовку. Я уверен, он все наверстает в процессе учебы, — кашлянул профессор Галахов. Он мне еще на экзаменах понравился — спокойный, уравновешенный, очень умный и дружелюбный. — Так ведь?
Три пары глаз остановились на мне. В целом, диспозиция ясна. Как иной раз говорит Тельнов: справа болото, слева овраги, по центру неприятель, а прорываться все равно надо.
Отличие заключалось в том, что Галахов явно за меня, Аничков против, а вот тайный советник Савич колеблется. Может, стоит воздействовать на него? Или повременить?
Эх, была не была, где наша не пропадала! И я решил рубить с плеча правду-матку, оставив мысленное внушение на крайний случай.
— Как вам известно, с Азиатской кампании я сразу же отправился в Петербург. После заключения мирного договора с Бухарским эмиратом я, естественно, штудировал книги. Но времени мне не хватило. Твердо обязуюсь в ближайшее время исправить данное недоразумение.
Мой ответ произвел неожиданно благоприятное впечатление. И даже по лицу Аничкова скользнул намек на одобрительную улыбку. И я, уже почти решившийся применить мысленный посыл, остановился в последний момент.
— Хм… Какой маневр. Вот ведь гусар! — Аничков задумчиво покрутил ус и переменил позу, скрипнув сапогами.
— С таким апломбом он здесь не пропадет, — Галахов посмотрел на коллег. — Так что, господа? Разве России не нужны такие офицеры? Вы только посмотрите, что про него генерал Головачев пишет. Он с товарищами славные дела в Азии совершал. Почти подвиги.
— Так уж подвиги, — Аничков все еще колебался. Да и Савич как будто взвешивал меня на каких-то своих, моральных, военных или интеллектуальных «весах».
— Вот что, господа. Пожалуй, Алексей Дмитриевич прав. России и Генеральному Штабу нужны такие офицеры. Мы берем вас, Михаил Сергеевич. Но с одним условием — вы заполните свои пробелы в знаниях.
— Приложу все силы, — твердо и вполне искренне заверил я. На такой победной ноте собеседование закончилось, меня приняли в Академию Генерального Штаба.
Поначалу было немного неприятно чувствовать себя самым слабым, тем, кого взяли лишь по боевым заслугам. Но учеба двигалась, и я постепенно догонял по оценкам своих товарищей.
Нас разбили на классы по тридцать человек. Учились мы каждый день, кроме воскресенья. В субботу занятия были сокращёнными, до обеда. Проживали офицеры в городе, на съемных квартирах, у родственников или друзей, либо дома.
На курсе блистал великий князь Николай Константинович. Учился он лучше всех и по всем предметам был отличник. На него равнялись, его часто вспоминали, а преподаватели им гордились. Кроме всего прочего, он оказался первым из Романовых, кто поступил в Академию. И подобное льстило администрации.
Мы
