Сюда. Ковер густой. Укроет. Сверху можно положить еще коврик. А шнур пустить под ковром.
Я достал магнитофон. Осмотрел. Хорошая вещь. Улучшенная. Множество стрелок-индикаторов. Кнопочки, рычажки. Ролики для вставки пленки. Сквозной канал с тремя головками. Почти как студийная аппаратура.
Так, где тут запись звука. Да тут даже «реверс» есть. Надо же. Умеет крутить катушку и назад. И вперед.
Но сначала надо попробовать. Я положил магнитофон под кровать. Спрятал. Включил запись звука.
Лег на мягкую кровать. Сказал негромко: «А-а-а!». Подвигал туловищем. Кровать чуточку скрипнула.
Слез. Достал магнитофон. Выключил запись. Перемотал пленку. Включил.
Сначала тишина. Потом приглушенное: «А-а-а!». Голос мой. Узнать можно.
Я снова спрятал магнитофон. Встал. Осмотрел комнату. Нет, не видно. Включил запись.
И вышел из номера. В конце коридора увидел дежурную. Спросил жестами, где свободный номер? Она указала влево.
Я открыл пятьсот тридцать четвертый. Только зашел, как услышал вдали голос Грешникова:
— Что же такого важного ты хочешь сказать, милая?
Каблучки Полины зацокали по паркету. Потом стихли. Это девушка ступила на ковер. Они шли к пятьсот тридцать седьмому номеру.
— Сейчас увидишь, милый, — ответила Цикада.
Следующие сорок минут я сидел в укрытии. Ждал.
Не сидел на месте. А торопливо ходил по гостевой комнате. Туда-сюда. Иногда грыз ногти. От волнения.
Дверь запер на ключ. Каждую секунду ждал, что в номер начнет ломиться разъяренный Грешников. Со звериным рыком: «Подставить меня вздумал, сука⁈».
Но нет. Все тихо и спокойно. Чтобы отвлечься, я осмотрел номер. Точно такой же, как и пятьсот тридцать седьмой.
Правда, занавески и коврики другого цвета. Зеленые, с красными и оранжевым шарами. Испещренными черными точками. Вроде арбуза, что ли?
Я включил телевизор. Цветной «Электрон 705». О пульте еще и не слыхивали. Я покрутил ручку переключения каналов.
Показывали передачу «Твоя ленинская библиотека». На другом канале чуть интереснее для меня. «Экономические резервы социализма». Диктор утверждал, что мы развиваемся бешеными темпами. Я машинально переключил еще. Фильм «Почему снег белый?». На фоне — быт деревни зимой.
Я оставил этот канал. Прекрасные пейзажи. Успокаивают.
Время шло. Никто не вламывался в номер. Все тихо. Наконец, я услышал шум в коридоре.
Подошел к двери. Прислушался. Прижал ухо к зазору. Между дверью и косяком. В ухо сразу подул легкий сквознячок.
— Мы еще встретимся, милая, — слащавый голос Грешникова. Довольный. Получил свое, кобелина. — Я тебя навещу.
Стук закрываемой двери. Легкие шаги по коридору. Приглушенные ковром. Потом еле слышно, потому что вдали:
— Как дела, Любаша? Одиссея так и не видела? — бодрым беззаботным тоном. — Ну хорошо. Сиди, работай. Солдат сидит, в служба идет.
И довольно расхохотался. Потом смех утих вдали.
Я подождал еще минуту. Потом вышел. Поглядел вдаль. В конец коридора. Там сидела Любовь Михайловна. Бледная, как полотно.
Я приложил палец ко рту. И вошел в пятьсот тридцать седьмой номер.
Полина вышла навстречу. Из ванной. Уже успела одеться. И слегка подкраситься. Вроде бы никаких изменений.
Я не стал ничего говорить. Вспомнил о прослушке. Жестом спросил, как дела.
— Все в порядке, — ответила Полина. Потом поджала губы. — Как обычно.
Я кивнул. Указал на дверь. Мол, выметайся. Наклонился к ней. К уху.
— Чтобы ни случилось, молчи. Ты ничего не знала. Вообще. Поняла? Но я постараюсь, чтобы он к вам не лез.
Полина кивнула. Взяла с кровати сумочку. Сунула туда расческу и косметику. Подхватила кофточку со спинки кресла. И вышла. На меня не смотрела.
Я подождал, пока она закроет дверь. Потом запер на ключ. Побежал к магнитофону.
Откинул коврик. Выключил запись. Достал устройство. Перемотал пленку. Бобины с визгом завертелись.
Снова включил запись. С самого начала.
Сначала ничего. Минут пять. Потом стук двери. Снова цоканье каблучков. Всего пару раз. И голос Грешникова:
— Ну, о чем хотела поговорить?
Шорох, звяканье бокала. Потом голос Полины:
— Ни о чем. Просто, мне нужны деньги. Срочно.
Грешников помолчал. Потом ответил:
— У меня нет денег. Но я могу защитить. Если кто-то угрожает. Только заплатить придется. Ты знаешь, как.
Снова молчание. И голос Полины:
— Я согласна.
Я послушал еще минут пятнадцать. Остался доволен. Все, что надо, записано. Грешников пал жертвой страсти. И его грехопадение зафиксировано. Бесстрастным устройством звукозаписи.
Так. Теперь надо бы сделать копии. Несколько штук. Это и будет первым заданием для Бочки.
Я упаковал магнитофон обратно в рюкзак. Огляделся. Кстати, а здесь есть «жучки» конторы? Наверняка они тоже записали грехопадение Грешникова. Или он имеет к ним доступ?
Вышел из номера. Улыбнулся дежурной. Проходя, потрепал по плечу.
— Все в порядке, Любовь Михайловна. Все в порядке.
Но нет. Не совсем в порядке. На первом этаже я наткнулся на Грешникова.
Как назло. Тот торопливо шел по коридору. Увидел меня. Резко остановился. Как будто наткнулся на стену.
— Ага, вот ты и попался, — Грешников нехорошо улыбнулся. — На ловца и зверь бежит. Ну-ка, пойдем. Поговорим.
И цепко схватил меня за локоть. Я не стал сопротивляться. Ладно. Чем раньше поговорим, тем лучше.
Мы прошли через лабиринт коридоров. Грешников сосредоточенно смотрел вперед. Похож на бульдога, схватившего кость. Все также держал меня за руку.
Вошли в его кабинет. Грешников закрыл дверь на ключ. Усадил меня в кресло. Рядом со столом. Свирепо улыбнулся.
Подошел, достал лист бумаги. Ручку. Бросил передо мной. С оглушительным стуком.
— Пиши. Быстро. У меня мало времени.
Я поглядел на бумагу.
— Зачем же так? С ручкой. Сломать можно.
Грешников сдавил мне плечо. Своей ручищей.
— Пиши, гнида. Или я тебя…
Я высвободился. Открыл горлышко рюкзака. Показал магнитофон.
— Ты недавно неплохо развлекся, Илюша? С Цикадой. Вот здесь запись. Вернее, копия записи. Оригинал уже в студии. С него делают десять копий. Которые я могу выслать твоему начальству. Хочешь? Оказывается, твой образ действий полностью соответствует твоей фамилии.
Грешников отпустил меня. Лицо растерянное. Совершенно. Не мог сказать и слова.
Я не стал доставать магнитофон. Чтобы не провоцировать Грешникова на драку. И попытку отобрать.
Воткнул шнур в розетку. Перемотал немного запись. Включил. Как раз на самом интересном месте. На пленке Грешников стонал от сладострастия.
— Да, Цикада красивая девушка.
Грешников ошеломленно опустился на стул. Смотрел на меня круглыми глазами.
Я огляделся по сторонам.
— На всякий случай предлагаю перейти в ванную.
Собрал шнур обратно в рюкзак. Закинул на плечо. Встал, перешел в ванную. Включил воду на кране на полную мощность. Крикнул:
— Ну же, иди сюда. Поговорить надо.
А сам сел на краешек ванны. Через пару секунд вошел потрясенный Грешников. По правилам, он не имел
