Это язык жителей планеты Гарад, которая находится от нас на расстоянии двухсот тридцати девяти световых лет в рукаве Ориона. Зачем, по-вашему, я ездил в Ленинград, в Пулковскую обсерваторию? Мне нужно было найти подтверждение моим догадкам.
— Каким догадкам? — спросил папа.
— Догадкам, что мы не одни во вселенной.
Мы проговорили до поздней ночи. Выпили чайник чая и съели всё любимое папино печенье «Юбилейное», которое он неизменно употреблял на завтрак, намазывая сливочным маслом.
— Ничего, — сказала мама, распечатывая последнюю в доме пачку и ловя папин ревнивый взгляд. — Яйцами всмятку обойдёшься.
— Завтра ещё куплю, — пообещал я. — Сразу пачек десять. Или двадцать.
К этому времени первый шок прошёл.
Как ни странно, в том, что я не сумасшедший и не завербованный американцами шпион, больше всего убедили родителей мои, скажем так, физические возможности (пришлось входить в орно, демонстрировать «туманный плащ» и прочие штучки).
— Сумасшедшие так не могут, — сказал отец, — это верно. Впрочем, и не сумасшедшие тоже.
— Так никто на Земле не может, папа, — сказал я. — Никто, кроме меня. Но этому можно научить, поверь. Трудно, но можно.
— Всех? — спросил папа.
— Нет. Взрослых — очень трудно, почти невозможно. А вот детей, начиная лет с двенадцати, — да, можно.
— Я умею, — пробормотала Ленка, клюя носом в зайца. — Правда, Зая? Братик нас учит…
— Ну-ка, пошли спать, — отец взял Ленку на руки и понёс в её комнату. Мама последовала за ним.
Кажется, пронесло, подумал я. Всё-таки велика сила родительской любви. Они приняли даже то, что их сын уже не совсем их. Где-то далеко-далеко есть планета Гарад, с которой в угасающее сознание их сына каким-то невероятным, абсолютно фантастическим способом попало такое уже угасающее сознание другого человека — взрослого инопланетянина по имени Кемрар Гели. Не случись этого, погибли бы оба. А так — выжили. Да, их сын стал другим. Настолько другим, что и представить страшно. Но это, по-прежнему их сын и брат. У него память Серёжи Ермолова. И сыновья любовь Серёжи Ермолова. Что до Кемрара Гели… Что ж, бывает и так. До сегодняшней ночи мы этого не знали, а теперь узнали. Бывает и так. Остаётся это принять. В конце концов, ничего совсем уж страшного не произошло. Если бы их сын лежал сейчас в могиле на кладбище в далёком южном городе Кушка, вот это было бы, действительно, страшно. Будем жить. Жить, любить и надеяться.
Глава двадцать первая
Поступление в Бауманку. Дальний Восток. Река Хор
После публикации интервью в «Сан-Франциско кроникл», за мной началась самая настоящая репортёрская охота. Никогда не думал, что такое количество зарубежных журналистов и газетчиков аккредитовано в Москве. Натуральный боевой отряд! Франс-Пресс, Ассошиэйтед пресс, Рейтер, не говоря уже про наше ТАСС, казалось, объединились в стремлении заполучить меня в свои загребущие ручонки.
Эти проныры мгновенно вычислили обе мои квартиры — родительскую и съёмную в Лефортово — и дежурили возле них посменно, в надежде, что я скажу им хоть несколько слов.
Доставалось и Кристине, и даже её бабушке-тётке из Кривоколенного. Причём им пришлось даже хуже, поскольку я-то ходил с охраной, а они без.
Дедушка Лёша, доехав на своём верном и вечном трофейном BMW-326 из своего посёлка Каменномостский, который они с бабушкой по-старинке называли «станицей», до Майкопа, позвонил по межгороду и сообщил, что к ним с бабушкой приезжали газетчики из самого Краснодара:
— Тобой интересовались, внучок! — радостно вещал он в трубку. — Что, мол, да как. Каким был в детстве, как мы антиграв делали в нашем сарае в Алмалыке. Ну, я им и наплёл сорок бочек арестантов! Мол, ты в пятилетнем возрасте ещё мог лягушку так загипнотизировать, что она падала лапами кверху или прыгала через травинку по твоей команде, а идея антиграва этого тебе во сне пришла, как Периодическая таблица элементов Дмитрию Иванычу Менделееву. В нашем доме в Алмалыке пришла, хе-хе, под бой настенных часов. Помнишь часы? До сих пор идут, тебя ждут. Ты, значит, вскочил посреди ночи и тут же всё записал и зарисовал. Ну, а я уже потом сделать помог.
— Ну ты, деда, даёшь, — только и смог я сказать.
— А что? Пусть знают нас, Ермоловых! — гордо заявил дед. — Одно скажу — Юзика и Фиру упоминать не стал, пусть живут спокойно, но они знают обо всех твоих успехах, всё хорошо у них, привет тебе передают. Мне, между прочим, теперь в кафе «Тополь», есть у нас такое, здесь в Каменомостской, бесплатно наливают! Ну как бесплатно, в кредит. Говорят, заходите Алексей Степанович почаще, всегда нальём, потом отдадите, как не налить родному деду такого героического человека! Гордимся, говорят, что такие люди теперь у нас проживают.
— Ты, деда, поаккуратней там с наливом, — обеспокоился я, зная характер деда Лёши. — Чтобы не пришлось мне ехать от пьянства тебя лечить!
— Обижаешь, Серёжка. Твой дед меру знает, хоть у бабки Зины спроси, вот она рядом стоит, хоть у прабабки твоей, моей мамы, дай ей бог здоровья, дома осталась, вам кланяться велела. А что до «приеду» — так всегда вас ждём, каждый день, можно сказать. Приезжайте! Не пожалеете, так у нас хорошо!
Но поехал я в то лето к другому деду.
Быстро вылететь в Пуэрто-Рико и решить там все дела за пару недель не получилось. И дело не в дипломатии — после того, как я дал интервью сначала американскому информационному агентству Ассошиэйтед пресс, затем английскому Рейтер, а после и французам из Франс-Пресс, вопросов по возможному сотрудничеству не возникало, а уж отказов тем более. Приезжайте, уважаемый мистер-месье Ермолофф, будем рады вас видеть. Но вот программы научных исследований, как у нас, так и за рубежом, составляются на долгие месяцы вперёд. В том числе и в астрономии. Трудно найти окошко, а уж подвинуть кого-то ради своих амбиций, пользуясь административным ресурсом и влиянием, и вовсе недопустимо. Не поймут.
