Пограничник. Том 2: Смертельный дозор - Артём Март

Я аккуратно прошел к могучему дереву, на подходе зашарил в подсумке, чтобы достать немного копченой колбасы, которую «выделил» мне поварёнок Гия для нашей Муськи.

Подступив к ореху, я глянул вверх, на все еще голую крону дерева.

— Весна уже наступила, а ею и не пахнет, — тихо проговорил я себе под нос.

— Саша? — Раздался вдруг знакомый девичий голос.

Я нахмурился, с ходу поняв, в чем было дело. Наташа робко вышла из-за широкого орехового ствола.

* * *

— Отец, прошу, прислушайся ко мне, — сказал Аллах-Дад, покорно опуская взгляд перед Юсуфзой, — американец зашел слишком далеко. Он дерзок. Тогда, в караван-сарае, со мной он говорил так, что за такой тон следует отрезать голову.

Юсуфза бросил взгляд на выход из большого шатра. Его полы хлопали на высокогорном ветру. Захид-Хан не хотел, чтобы кто-то слышал или, тем более, видел его сына таким. Люди Юсуфзы не должны были видеть Аллах-Дада тем, кто просит. Лишь тем, кто приказывает.

— Бог еще не дал тебе мудрости, сын, — сдержанно возразил Юсуфза, поудобнее устроившись на большом ковре из верблюжьей шерсти.

— Может и так, отец, — Аллах-Дад, сидящий перед ним, склонил голову, — но он дал мне глаза и уши. И я слышал, как американец разговаривал со мной. Слышал, как вчера он говорил с тобой. В его устах яд, отец. Пусть, чужак льстив и вежлив, но за всей этой показной вежливостью скрывается ядовитая кобра.

Юсуфза нахмурился. Вынул нож, в богато украшенных ножнах из-за своего пестрого кушака. Отложил.

В глубине души Юсуфза понимал, что сын прав. Что его люди, да и он сам, не заметили, как стали слишком зависимы от чужаков. Те бои: и под Бидо, и на берегу Пянджа, съели слишком много оружия и боеприпасов. Отправили по правое плечо Бога много достойных воинов. Только то оружие, что давал американец, обеспечивало Юсуфзе власть.

Люди знали, что если они примкнут к Юсуфзе, он даст им средства, чтобы убивать шурави. Потому и шли к нему на службу. Знали, что у него есть оружие и патроны, чтобы и дальше вести против неверных Священный Джихад.

Но что будет, если поток припасов прекратится прямо сейчас? Как быстро они израсходуют то, что у них есть?

Юсуфза попал в зависимость от чужестранцев. Попал, и сам не успел понять, когда это произошло. Такое обстоятельство стало очевидным, только после битвы у Пянджа.

Однако Юсуфза знал еще кое-что: отвернись он от американца, оружие, еда, медицинские средства — все это вмиг исчезнет. И что будет тогда? Как долго он сможет удерживать людей, прежде чем они уйдут к другому, более сильному командиру? Что будет, когда враги Юсуфзы поймут, что он растерял всю ту власть, которую по крупицам собирал долгие годы?

Юсуфза понимал, что тогда многие из родов решат свершить кровную месть, за тех, кого уничтожил Захид-Хан, чтобы стать тем, кем он является сейчас. Цена гордости была слишком велика.

— Ты не видишь всего, сын. Но не волнуйся, придет время, и если на то будет воля Бога, ты посмотришь на вещи под другим углом. Ты еще слишком молод, чтобы увидеть те обстоятельства, на которые сейчас закрываешь глаза… Юношеская горделивость говорит в тебе.

— Горделивость? — Аллах-Дад неприятно скривил губы. — Отец, вчера, когда американец был здесь, он приказал тебе… Не попросил, а приказал. Пусть и скрыл этот приказ за показной вежливостью. Сколько еще воинов уйдет к Богу, не убив ни единого шурави?

— Ты забываешься, Аллах-Дад, — предостерег его Юсуфза.

— Раньше он только просил убивать шурави. А что теперь? Теперь он требует, чтобы мы помогли какому-то предателю, много лет жившему среди врагов, перейти на нашу сторону. Более того, чтобы мы сами его перевели. И ты так просто позволишь подстилке шурави топтать землю предков?

С каждым словом Аллах-Дад говорил все громче и громче. Последнюю фразу он почти что прокричал:

— Да его нужно убить! Убить, как только он покажется нам на глаза! И то же самое сделать с этим американцем!

— Аллах-Дад…

— Мы служили Богу, во имя его убивали неверных! Сражались за Веру и Землю против безбожников. А кому мы служим теперь⁈ Ради кого сражаемся⁈

— Аллах-Дад! — Грозно крикнул Юсуфза.

Лицо сына, сияющее маской гнева, вмиг стало смеренным. Он поклонился.

— Пророк Мухаммад, да благословит его Аллах и приветствует, говорит нам, что непочтение к родителям — большой грех, — напомнил Юсуфза.

Аллах-Дад опустил глаза.

— Прошу прощения, отец.

Юсуфза промолчал.

— Лучше скажи мне, как себя чувствует Ахмад, видевший этого… Селихова своими глазами?

— Он уже может держать оружие, отец, — сказал Аллах-Дад.

— Очень хорошо. Мы выполним просьбу чужака, сын. Такова моя воля. А еще: береги Ахмада. Пусть узнает для меня этого неверного, по вине которого, Аббас гниет в застенках. Ахмад поможет нам свершить кровную месть над тем шурави.

— Как скажешь, отец, — сказал Аллах-Дад, окончательно успокоившись.

Юсуфза видел это по его жилкам на висках, которые перестали быстро пульсировать.

— Ты говорил, — продолжил Захид-Хан, — что знаешь этого уважаемого человека, о котором упоминал американец? Того, что должен помочь нам со всем этим делом.

— Гамзата Абдульбари? Знаю. Он землевладелец. У него много овец и верблюдов.

— Да. Он. Американец сказал, что Гмзат поможет голубем переправить послание через границу. Послание человеку американца, которого мы должны сопроводить на нашу землю. Я напишу записку. Ты лично отправишься к Абдульбари, чтобы отнести ему ее.

— Слушаюсь, — сказал Аллах-Дад.

* * *

— Тебе нельзя здесь находиться, Наташа, — сказал я строго, — на Границе сейчас опасно. Гораздо опаснее, чем прежде.

— Я… — Наташа замялась, опустив взгляд. — Я хотела покормить Муську…

— Ты знаешь, что мы сами ее подкармливаем.

— Да… но… — вздохнула девушка.

Я тоже вздохнул.

— Я понимаю, что мы давно не виделись, но здесь сейчас опасно. У меня служба. Нет выходных. Но ты знаешь, что как только будет возможность, я обязательно навещу тебя.

— Просто… Просто я соскучилась, — пискнула Наташа. — Надеялась, что ты придешь сегодня. А если нет — хотела передать через кого-нибудь из ребят тебе письмо.

Наташа полезла в карман курточки, достала свернутую записку. Я улыбнулся.

— А пограничная почта на что?

— Я