Виктор Побережных - Горячий июнь

Двое бойцов ненавязчиво контролировали мои действия, а четвёртый, подобрав валяющиеся винтовки, стал осматривать телегу. Я же, вздохнув, достал из кармана удостоверение и предъявил его майору, тот внимательно его изучив, уже по настоящему улыбнулся и убрал пистолет в кобуру.

— Один, сержант? — спросил он.

— Один, товарищ майор, мне бы с особистами встретиться, — продолжил я, — пообщаться нужно.

— Будут тебе особисты, если целы, — и тут-же переключился на бойца осматривавшего телегу, — Рахнин, если что полезное-забирай и пошли. Времени мало.

Потом повернулся ко мне и продолжил:

— Пойдёмте, сержант, а то действительно мало времени.

Через два часа я был в расположении 41 стрелковой дивизии.

Пока добирались до наших, поговорить с майором мне не удалось. Сил на это у меня не хватало. С такой скоростью передвижения по лесу, которую развивали эти мужики, я ещё не сталкивался! По дороге встретились ещё с тремя группами, поэтому в расположение дивизии пришли как целый взвод. Меня сразу направили в штаб.

Штаб располагался в небольшом одноэтажном доме. Суета стояла жуткая, как теперь я узнал, дивизия находилась в окружении, и то, что мы прошли, было просто чудом! Таким-же чудом являлось то, что нет авианалётов и атак. Из разговора с начальником политотдела, батальонным комиссаром Касатоновым, выяснилось, что особого отдела больше нет. Заниматься моей 'великой' персоной ни Касатонову, ни кому-либо другому не было ни времени, ни сил, то комиссар отправил меня к Лятовскому, мол 'уже познакомились вот и шагайте'. Уже шагая с майором 'в расположение' из разговора с ним мне стало более понятно, что происходит вокруг. Наконец-то я узнал число! Сегодня 29 июня! Дивизия приняла бой на 'Львовском выступе' в районе города Рава-Русская. Да ещё как приняла! Они так вломили немцам, что на три километра углубились на территорию Польши! Но на флангах, особенно на левом, дела шли намного хуже и дивизия была вынуждена отступать. Сейчас в строю было меньше половины людей, которые вступили в бой 22 июня. Да, добрался до наших, что-же дальше будет?

А дальше был первый, в моей жизни, авианалёт. Потом было много всякого, но ЭТО я никогда не забуду. Никода не считал себя героем, но и трусом тоже себя не называл. Но в тот день, я боялся невероятно. Казалось, что каждая бомба, вылетающая из пикирующего самолёта, летит прямо в меня. А этот дикий вой издаваемый немецкими штурмовиками? Казалось, что этот кошмар никогда не прекратится! Я лежал на дне небольшого окопчика, пытался прижаться к земле, но она, как живая, раз за разом отбрасывала меня от себя. Этот вой, рёв самолётных моторов и грохот взрывов слились в какой-то кошмарный концерт. Мне казалось, что это и есть тот самый, много раз обещанный, Армаггеддон! У меня вылетело из головы, что я знаю. что это не конец всему, что мы победим, назло всему победим. Ничего этого я не помнил. Я молился. Не знаю, из каких тайников памяти выскочили эти слова, но я, раз за разом, снова и снова шептал:

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.

Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.

Не знаю, может именно молитва спасла меня, но когда я услышал рядом крик к бою, я испытал счастье! Появился враг, с которым я могу бороться, который может убить меня, но и я могу убить его! Пропала тошнотворная слабость, страх и чувство бессилия. На смену им пришли радость и облегчение. А голове одно-наконец-то!

Поднявшись в окопе, который стал ещё мельче, я посмотрел вперёд. По полю, на котором уже стояло много сгоревших танков и бронетранспортёров шли они, враги. Мне показалось, что всё это я где-то уже видел и, внезапно понял, да видел! В фильмах о Великой Отечественной!

Пока немцы были далеко, осмотрел своё оружие, всё было в порядке. Наконец-то я проверю свою 'светку' с оптикой! Устроился поудобней, выбрал цель. ею оказался худощавый, молодой немец, с расстёгнутым до середины груди кителем. Вот в этот треугольник, в виднеющуюся там синюю майку, я и влепил пулю. 'Светка' мягко но сильно толкнула в плечо, потом ещё раз и ещё, и ещё. Часто я, торопясь, промахивался. Но и попадал немало. Когда они подошли ближе взялся за автомат. Всё-же, с ППД стрелять намного неудобнее и труднее, чем из 'калаша'. Да и кучность оставляет желать лучшего. Зато боекомплект! Как-то неожиданно быстро, немцы оказались совсем рядом и началась рукопашная схватка. С первым мне просто повезло, я срезал его очередью в упор, а вот второй… Не успел я перевести автомат на него, как он выстрелил и автомат буквально вырвало из моих рук. Поняв, что достать пистолет просто не успею, я кинулся на фрица с голыми руками. Всё-таки мне продолжало везти! Выстрел, которым он разбил мой автомат стал последним для него, пока он передёргивал затвор своей винтовки, я уже был рядом и вцепился ему в горло. Он выпустил из рук превратившуюся в палку винтовку и сдавил моё горло. Упав на землю, мы катались как два зверя, одержимые одной мыслью, убить! Я что-то хрипел задыхаясь, он тоже что-то сипел по своему, то сверху был я, то он. В какой то момент я понял, что могу нормально дышать, а перед моим лицом мутнеющие серые глаза. Я сполз с мёртвого немца и меня вырвало. Кое-как вытерев лицо я огляделся, бой заканчивался. Немцы отступали, наши, собирая оружие и раненых возвращались в окопы. Сил встать на ноги не было и я возвращался в окоп на четвереньках, будто не умел ходить. С немца, убитого мной из автомата, я снял его ременную разгрузку, на которой были закреплены магазины к, теперь моему, МП-38. Буквально свалившись в свои окоп я обессилено откинулся на стену. Жутко захотелось пить, будто поняв моё состояние, сидящий рядом со мной боец протянул мне фляжку. Какая-же вкусная была это тёплая, почти горячая вода! С трудом оторвавшись от фляжки с благодарностью вернул её хозяину. Тот посмотрел на меня и неожиданно спросил:

— В первый раз в бою?

Я молча кивнул головой.

— Ничего, привыкнешь, — продолжил он слегка надтреснутым голосом, — После первого раза всем плохо бывает, а потом ничего, втягиваешься.

Я с удивлением уставился на него. несмотря на грязь. покрывавшее его лицо было видно, что это молодой парень, примерно моего возраста. На грязном лице блестели зубы и глаза, он подмигнул и сказал: