Достала конверт, бланк расписки сверху пристроила.
— Получите, стало быть, и распишитесь.
Красноштанова резко обернулась:
— Что вы мелете? Почему — спекулянтка? Да что вы вообще понимаете в идеях — и в тех, кто идее служит? Вы только и видели, что своих комиссаришек, у которых вместе идеи — спирт с кокаином!
Зотова понимающе кивнула:
— Знакомо, как же. Как захватим ваш штаб, так непременно кокаин обнаружится. То банка, то две, а то и целая дюжина. Под Александровском помню… Так что по себе не судите, гражданка. А идейных я навидалась, что наших, что ваших. С настоящими, между прочим, и поговорить можно по-людски.
Ольга вспомнила Семена Тулака, поручика недорасстрелянного. Вот этот — и вправду идейный. И еще умный, пусть и враг, но в трех политических соснах не плутает, разбирается. А еще хорошие стихи знает, про таких же идейных.
Сказать? А почему бы и нет?
— У меня, гражданка Красноштанова, знакомый есть, офицер бывший. Правильный он, пусть и чужой. Из настоящих, которые за летучим тигром шли.
Ответом был недоуменный взгляд. Бывший замкомэск усмехнулась.
— Стихи есть такие, их какой-то ваш прапорщик написал, фамилия его вроде как Немировский. Красивые стихи, между прочим.
— Столицы в расходе, как в бурю облака.
Надгробные игры сыграли в синеве.
И в горы уходят неполных три полка,
летучего тигра имея во главе.
Матросы по следу, шенджийцы впереди,
повозки и кони сплелись в гнилую нить,
и прапор к победам шагает посреди,
еще ничего не успевший сочинить…
Стальной взгляд, взгляд-штык внезапно стал совсем иным. Бесцветные губы шевельнулись:
— Счастливая доля — вернуться с той войны.
Контужен в походе — награда от богов.
Вчистую уволен от службы и страны,
навеки свободен от всех своих долгов.[6]
Женщина дрогнула голосом, отвернулась.
— Вы знали Сашу Немировского? Это был гениальный юноша, щелкал восточные языки, как орехи, за два дня выучил цыганский, чтобы общаться с этими шенджийцами. Его хотели оставить на кафедре, но Александр пошел добровольцем на фронт.
Зотова покачала головой.
— Немировского я не знала. Его стихи мой знакомый любит, который бывший офицер.
Красноштанова выдернула правую ладонь из кармана. Миг — и рука бессильно повисла вдоль тела. Женщина с помощью левой подняла ее, вложила обратно в карман, взглянула на гостью.
Зотова не слишком удивилась. Тесен мир!
— Вроде бы он и есть. У него еще дядя деньги считать умеет.
— Слава богу…
Красноштанова, тяжело вздохнув, присела на табурет.
— А я вас чуть не застрелила. За полчаса до вашего прихода принесли записку от одного верного человека. Он предупредил, что сюда может прийти агент ГПУ, скорее всего, женщина…
— ОГПУ, — не думая, поправила бывший замкомэск. — ГПУ — это раньше было, до прошлого ноября.
— ОГПУ… А тут вы, да еще с такими новостями. Что я могла подумать? Хорошо еще, Семена Петровича… бывшего офицера вспомнили. Погодите, да он же о вас рассказывал! Он служил у большевиков вместе с девушкой, которая воевала в кавалерии, была ранена…
— Ага, — кавалерист-девица встала, протянула ладонь. — Я и есть, Зотова Ольга Вячеславовна.
— Мария Владиславовна. Фамилию называть не буду, у меня их слишком много.
Пожатие было сильным и коротким, словно удар ножа.
— Итак, вы служили вместе с Семеном Петровичем в одном департаменте… Но ведь это — Центральный Комитет, правильно?
— Служили, — не стала спорить Ольга. — А вот где именно, запамятовала.
Мария Владиславовна поморщилась.
— Бросьте! И так законспирировались дальше некуда, своя своих не познаша. Федоров говорил, что у треста есть люди в большевицком ЦК, но фамилий не называл…
Зотова поняла, что пора закругляться. И так наговорено слишком много, в два отчета не вместится. Надо бы разъяснить товарища референта на предмет подобных поручений. Прямо шпионы какие-то!
…А может, и в самом деле шпионы? Ольга почувствовала, как по спине бегут мурашки. А что ж ей тогда про трест да про внешнюю торговлю мозги компостировали? Надо сразу же идти прямо к товарищу Каменеву… Нет, лучше к Киму Петровичу! Или не лучше?
— Мария Владиславовна, я вам сейчас еще раз все перескажу, а вы конверт возьмете, с содержимым ознакомитесь и подпись на бланке поставите.
— Погодите…
Женщина подошла к приоткрытой двери, легко ударила костяшками пальцев. Дверь заскрипев, медленно приоткрылась. На порог шагнул некто в расстегнутом тулупе, меховой шапке, надвинутой на самые брови — и с «наганом» в руке, почему-то в левой.
— Прошу любить и жаловать! Георгий Николаевич, мой супруг. А это — Ольга Вячеславовна, нам о ней Семен рассказывал.
Супруг послушно кивнул и, не пряча оружия, протянул руку, дохнув тяжелым перегаром.
— Гоша. Очень приятно, сударыня… По-моему, наша гостья права, нужно уходить, причем немедленно. Провал, как я понимаю, полный, а о деталях будет время поговорить в Ревеле, а еще лучше в Париже.
Бывший замкомэск облегченно вздохнула. Хоть кто-то умный встретился!
Немного успокоившись, девушка вдруг сообразила, что здесь не только шпионское гнездо, но и, как ни крути, нэпманский ларек. Когда еще на рынок выбраться удасться. Хомуты ей, правда, без надобности, но кое-что иное…
— Эй, граждане, — воззвала она. — У вас тут цены как, не слишком кусаются?
Товарищ Москвин навел пистолет на дверь, нажал на спусковой крючок.
Щелк!
«Бульдог» можно было прятать, но Леонид не спешил. Оружие в руке успокаивало, придавало уверенность. Просто так не схарчат раба божьего, кровью умоются. Первого же, кто шагнет на порог! Потом второго, если повезет, третьего…
Бывший старший уполномоченный дернул щекой. Ерунда, не поможет! Если уж отбиваться, то не «бульдогом», а привычным «маузером» № 2, чтобы пуля с ног сбивала. И в кабинет ломиться не станут — пригласят в канцелярию, скажем, бумажку подписать, там и возьмут, чисто и незаметно. Или даже в кабинете Кима Петровича, отчего бы и нет? Сам бы он точно так распорядился, если бы имел приказ на задержание врага трудового народа Пантёлкина-Москвина.
Итак, пистолет вычищен, оставалось прибрать ветошь и как следует вымыть руки. Больше делать нечего. Со службы так и не отпустили, пообещав дать в конце пятидневки сразу два выходных подряд. Можно было остаться во временном штабе — принимать же донесения о городских делах, но и там наступило затишье. Похороны Красного Льва прошли истинно по-революционному, без провокаций и происшествий, представители трудящихся организованно отправились по домам. Скучный голос из ведомства Муралова докладывал одно и то же: на улицах Столицы полный порядок, патрули мерзнут, пятерых уже отправили в госпиталь, причем одного с подозрением на воспаление легких.
