С выпученными от боли глазами оба громко охают, невольно ослабляя хватку. Что ж, и на том спасибо. Крутанувшись волчком, я освобождаю руки, несколько хлестких ударов, главное тут — точность, и воины оглушенно валятся на землю, лязгая навешанным железом. Пузан как присел на корточки, так и рухнул вбок, басисто завывая от боли, из-под прижатых к лицу пухлых ладоней щедро струится алая кровь вперемешку со слезами. Страшное это дело, удар коленом в переносицу, быть толстяку уродом до конца дней своих.
С гневными выкриками на меня наваливаются сразу четверо, я мимолетно улыбаюсь — пусть мешают друг другу. Вздумали взять меня голыми руками, ну-ну. Азартно пихаясь, так и рвутся ухватить за горло, а уж что они при этом кричат! Я не ханжа, поверьте, но всему есть предел. Готов поклясться, их, гаврошей недобитых, прямо с улицы набрали. Лица раскраснелись, желтые зубы хищно оскалены, глаза горят желанием схватить, повалить и вдоволь отпинать, круша ребра и отбивая почки. Надо же, какой-то дворянчик-лекаришка взял манеру сопротивляться верным кунакам господина барона де Рэ! Никому не позволено перечить кузену дофина, Жиль де Лаваль здесь — воплощенный закон, само Правосудие вещает его устами. Сказал в кандалы, значит — в кандалы!
Техника рукопашного боя с укрытым доспехом противником иная, чем с бездоспешным, к счастью, я прошел оба курса. Честно говоря, никто и не спрашивал, чему именно меня обучать, а сам я не лез с советами. Пара кругов по пересеченной местности вокруг аббатства здорово отбивает всякую охоту пререкаться. Особенно если твой бег подстегивает неумолимый шелест песочных часов, а на спине недовольно подпрыгивает здоровенный мешок брюквы.
Кинжалами, выхваченными из ножен нападающих, я ловко тычу в щели доспехов. По счастью, эти панцири, налокотники и наплечники ковали во Франции, а потому щелей на стыках предостаточно. Вы не поверите, но если человеку как следует пропороть руку или ногу, его пыл значительно угасает. И уже не хочется идти в атаку на лекаря, недавно казавшегося таким безобидным. Отчего я их не убиваю? Все-таки это не враги, к тому же и я не душегуб какой, вот будь они англичанами или хотя бы бургундцами... Есть! Последний из нападающих падает навзничь, корчась от боли, трясущиеся руки запоздало прижаты к промежности. Ну что ты воешь, как волк на луну, не кастрировал же я тебя... по-моему. Я пячусь назад, скрип натягиваемой тетивы заставляет замереть на месте. Оскалясь, я окидываю поляну внимательным взглядом.
— Взять живым! — гневно ревет барон из-за спин оруженосцев, прикрывших его щитами.
Лицо Жиля де Рэ побагровело от прихлынувшей крови, в нетерпении рыцарь топает ногой, словно норовистый жеребец, но из-за спин верных телохранителей выходить не желает. Помнит, как метко я умею кидать смертоносные железяки, впрочем, в метании острых предметов он и сам не промах. Порезанные вояки с грязной руганью расползаются в стороны, оставляя за собой кровавые пятна, я быстро оглядываюсь назад. Эх, не успеть! Вроде и близок край поляны, где непролазной стеной встают толстые стволы, которые и от пушечного ядра защитят, не то что от стрелы, а не добежать, не допрыгнуть.
Сразу трое воинов со вскинутыми арбалетами стерегут каждый мой шаг, глаза у них острые, внимательные. Арбалетчики холодно оценивают всякий взмах ресницами, еле заметный вздох, — такие не проворонят неожиданный кувырок. Подобный тип стрелков прекрасно мне знаком: пробьют болтом руку или ногу в суставе, искалечив на всю оставшуюся недолгую жизнь, а потом с честными глазами заявят, что так оно и было.
Выставив перед собой оба кинжала, я несколько пригибаюсь, приседаю на левую ногу, тут же переношу вес на правую, проверяя готовность тела к схватке. Арбалетчики сдвигаются в стороны, давая пройти воинам. Пятеро верзил с булавами и топорами, что приближаются со всех сторон, — это для меня перебор. Не готов я к подобному поединку, но стыдиться абсолютно нечего, ведь они настоящие воины, а я — всего лишь телохранитель. Как только эти ребятки сделают еще один шаг, тут же выпущу кинжалы из рук. Крайнему слева — в глаз, не нравится мне, как он держит меч, громадному воину посередине — в прорезь шлема, там уж куда войдет. Останется трое воинов попроще, с ними я продержусь не меньше минуты. Только подхвачу меч, который один из олухов оставил валяться в двух шагах слева, и да поможет мне Бог!
Над ухом рявкает так, что я в панике кидаюсь в сторону и лишь через секунду соображаю, что это не внезапно подлетевшая электричка, а старший из «братьев» Жанны, глава ее баварских телохранителей. Он на голову выше меня, в плечах вдвое шире, а здоров настолько, что мог бы тащить на плечах боевого коня с той же скоростью, с которой скакун несет его самого. В общем, матерый он человечище, этот Жак де Ли, а уж волосами-то зарос прямо как бурый медведь.
— Всем стоять! — рявкает рыцарь уже тише, в бугрящихся мускулами руках жадно поблескивает гигантский топор, словно требуя крови.
Недаром воины втайне верят, что у каждого оружия есть душа. Непрост топор баварского барона Жака де Ли, вьются по широкому лезвию языческие руны, жаден он до человеческой крови. Сколько им сегодня положил барон — семерых? А все топору неймется.
Пятеро воинов, уже готовых кинуться на меня, как псы на затравленного лиса, перед баварским богатырем замирают на месте, хмуро переглядываясь. Я так понимаю, никто не спешит умирать. По бокам гиганта, прикрывшись щитами размером в рост обычного человека, высятся еще две башни — племянники Жака, «братья» Жанны д'Арк. Мечи у них длиной чуть ли не с копье, а орудуют ими баварцы на диво быстро. Обычный воин с трудом удержит сверкающее лезвие двумя руками, но если есть в тебе настоящая сила, подобным клинком сможешь разрубить всадника в полном доспехе до самого седла! Воин такой мощи и в одиночку способен смутить целый отряд, а тут собрались сразу трое гигантов. Но и французы не лыком шиты, не в первый раз с германцами бьются, чтобы так вот сразу застесняться... нет, только не это!
Я тихонько чертыхаюсь сквозь оскаленные зубы. Как же я мог забыть, что эта безмозглая девица вечно лезет в самый центр драки! Непонятно только, как узнала-то, ведь мы и шумели не особенно. Чутье у нее, что ли, так развито на всякие стычки, не пойму никак?
— В чем дело? — требовательно интересуется Жанна, появляясь из-за спин братьев. — Сьер де Армуаз, что тут происходит?
Высоко задрав носик, она надменно изучает поляну, по которой, кряхтя и стеная, расползаются раненые и побитые. Пухлый рот сжат в тонкую нитку, обычно зеленые глаза стали отчего-то желтыми, как у хищного зверя. Это она зря, тут не на что сердиться, мужчины всегда найдут повод для драки. К тому же не так уж и много народу я вывел из строя, говорил уже, что главное — внезапность. Один, два... пятеро, что совсем скоро встанут на ноги, и двух недель не пройдет. Вот только немного зашью да пару шин наложу. Для опытного лекаря сущие пустяки, тут работы на полчаса-час, не больше.
