Серёжки вспомнились книги про старые времена, как наказывали бунтовщиков. Многим вырывали языки, и они на всю жизнь оставались немыми. Может, и этого ящера постигла та же участь?
— Тебе что, язык вырвали?
Сокамерник как-то совсем по человечески вытянул вперёд шею и высунул изо рта язык: тонкий, длинный и раздвоенный на конце, как у ужа.
— Значит, просто не можешь говорить, — подвел итог Серёжка. Как всё сложно в этом мире: в сказках если зверь всё понимает, так он и разговаривает, а тут соображать может, а говорить — нет.
Ящер снова кивнул. Вид у него был какой-то унылый и совсем не страшный. Конечно, мало радости, когда тебя держат на цепи в каморке.
— А ты давно тут сидишь? — поинтересовался мальчишка.
В ответ ящер вытянул в сторону мальчишки руки, с растопыренными пальцами. Ну, не лапы же. Пальцев на каждой руке было по пять, большой отведен в сторону, совсем как у человека. Один палец ящер поджал.
— Девять дней? — на всякий случай переспросил Серёжка.
Ящер кивнул.
— А почему тут, а не со всеми?
И тут же мальчишка пожалел о своём любопытстве. В самом деле, разве можно объяснить, почему тебя посадили в отдельную камеру, если не умеешь говорить? Оказалось можно. Ящер распластался на полу, так, чтобы его голова оказалась у самых Серёжкиных ног, а затем, ухватив мальчишку за лодыжку, потянул его на себя.
— Ты чего? — вскрикнул Серёжка, вскакивая на ноги.
Ящер поставил Серёжкину ступню себе на гребень и отпустил.
— Я-то тут при чём? — изумился мальчишка, убирая ногу. — Да я тебя вижу в первый раз в жизни. И сам в плену…
На этом месте он прервался, догадавшись, что могла бы значить эта пантомима.
— Ты тоже попал в плен?
Уже успевший подняться с пола ящер утвердительно кивнул.
— Только ты в следующий раз предупреждай, когда решишь что-то показывать. А то я чуть не испугался.
В ответ послышалось краткое шипение, которое можно было истолковать, как знак согласия.
— О чем бы тебя ещё спросить? Или хочешь, я расскажу тебе про себя?
Утвердительный кивок в ответ…
— Не понимаю, что это означает, почтенный Шоавэ. Я прихожу забрать своего раба, а меня заставляют идти в твой кабинет. Не кажется ли тебе, что ты относишься ко мне неподобающе? Да будет милостива ко мне Нимэйн, я никогда не пренебрегал заслуженной местью тем, кто позволял себе чинить мне обиды.
Меро действительно был зол. Корабль в Толу отплывал с вечерним приливом, и лишним временем наемник не располагал. Но господина старшего надзирателя, казалось, его гнев нисколько не обеспокоил.
— Нам надо с тобой побеседовать, почтенный Меро. И, мниться мне, что ты будешь доволен тем, что разговор произойдет здесь, с глазу на глаз, а не во дворе, где его могут услышать посторонние люди.
— Разве у меня с тобой есть общие дела, которые нужно скрывать от людей?
Шоавэ улыбнулся одними губами.
— Любые дела лучше скрывать от посторонних людей. Так спокойнее жить, ты не находишь, почтенный?
— Я нахожу, что ты злоупотребляешь моим вниманием, почтенный.
— Ну что ты, и в мыслях не было. Впрочем, если ты желаешь, я сразу перехожу прямо к делу.
Взгляд наемника не оставлял сомнений: именно этого он и желает.
— Твой раб вчера учинил в бараке драку. Его уличает почтенный надзиратель Хасл, следивший за порядком в бараке. Сам мальчишка, конечно, всё отрицает, но ты же понимаешь, слово раба ничего не стоит перед словом младшего гражданина.
Меро еле сдержался от досадливого плевка на пол. Зачинщика драки так награждают плетьми так, что после этого он пару дней лежит пластом. Брать в море такого раба — безумие, тем более — ребенка. Н-да, верно говорят, что не приносит прибыли занятие чужим трудом. Работорговец из Меро — как из Шаны стихотворец. Самое время подсчитывать убытки. Но кто-то за это сегодня ответит.
— Кажется, мне тоже хочется сказать несколько слов этому надзирателю.
— О, я совсем не против этого. Но, как ты понимаешь, это не отменяет того, что я всё равно должен буду подобающе наказать твоего раба.
— Что значит — «буду»? Разве ты его ещё не выпорол? — удивлению наемника не было предела.
— Представь себе — нет. У меня были некоторые сомнения в том, что он заслуживает этого наказания. Видишь ли, я не в восторге от того, как Хасл несет свою службу. Вполне возможно, что он что-то напутал. Словом, окончательного решения я пока ещё не принял.
Меро почесал в затылке. Так нагло денег у него уже давно не вымогали.
— Ты рассчитываешь на мою благодарность, если эти сомнения перерастут в уверенность?
— Ни коим образом, почтенный, ни коим образом. Я не могу себе позволить, чтобы пошла слава о том, что я руководствуюсь не законами, а благодарностью.
— Тогда я не понимаю, зачем ты меня пригласил? — наемник был окончательно сбит с толку. Надзиратель снова улыбнулся.
— Я хочу тебе предложить сделку.
— Сделку?
— Именно. Я хочу тебе продать невольника.
— Я не купец и не торгую невольниками.
— Разве? Мне известно, что этого мальчишку ты хочешь продать в гладиаторскую школу.
— И что с того?
— А то, что он слишком мал. Ни один ланиста, ни один хозяин школы не купит этого сопляка. Если, конечно, у него нет причин пойти навстречу продавцу. Раз у тебя купят малыша — значит, пойдут тебе навстречу. А раз так — то купят и ещё одного раба. Где один, там и два.
— И что ты хочешь мне всучить? Ещё одного молокососа или старую развалину, которая вот-вот сдохнет?
— Ну, не надо меня так обижать, почтенный. Нет, товар я тебе предлагаю самый качественный. Вот послушай. Недавно с караваном в наш город прибыл один торговец невольниками, уважаемый и почтенный человек. Да вот беда — расхворался в дороге. Лечили его, лечили — не помогло. В общем, с додекаду назад помер он, в царство Аэлиса, стало быть, отправился.
— Да мне-то что до этого купчишки? — каждым вопросом Меро демонстрировал своё недовольство, но Шоавэ этого, казалось, не замечал.
— Что ж ты такой нетерпеливый, почтенный? Слушай спокойно, всё поймешь. Итак, согласно закону, его невольники были проданы с торгов, а вырученные за них, город в течение трех лет может выплатить законным наследникам, буде таковые за ними обратятся.
— Я что, похож на его законного наследника?
— Совсем не похож. Дело в другом: одного невольника мы так и не продали — спроса нет. А вот тебе он как раз пригодится.
— Ага, сплю и вижу: как бы этого раба прикупить, — ухмыльнулся Меро. — Только вот не могу понять, зачем он мне нужен, если его никто покупать не хочет.
— Так в городе-то он зачем? Он же ящер, нечка.
— Троглодит вонючий что ли?
— Нет, другой какой-то. Вонять не воняет, но говорит как вейты или лизиды не умеет, только шипит. Зато нашу речь отлично понимает, на морритском, конечно. Где уж покойный такую зверюгу отыскал — понятия не имею. Смекаешь?
Меро смекал. Ни одной арены на всём Лакарском полуострове не существовало: не приживалось это развлечение. А вот к северу от Внутреннего Моря затравить нечку — одно из любимых удовольствий. Понятно, почему немой ящер никому не нужен в Восьмиградье — непонятно, к какому делу его можно приспособить. Но там, куда направлялся наемник, спрос был обеспечен. Предлагаемая надзирателем сделка выглядела честной — если, конечно, честной будет цена.
— И во сколько же мне обойдется этот ящер?
— Не дорого. Дюжину ауреусов.
— Всего?
— Всего.
— А в чем подвох?
— А нет подвоха, — улыбнулся Шоавэ.
— Я, почтенный, не вчера родился. Если совершенно незнакомый мне человек лезет из кожи вон, чтобы мне было хорошо — я опасаюсь.
— Чего?
— Того, что за это придется очень дорого заплатить. Мне.
— Ты мудрый человек, почтенный.
— Я — осторожный человек, — Меро особо выделил голосом слово "осторожный".
— Это тоже хорошее качество. А если я скажу, что рассчитываю на твою благодарность в размере пары гексантов — это тебя успокоит?
Теперь всё вставало на свои места. Господин старший надзиратель собирался по крупному помаслить руки на этой сделке. Естественно, с купцом бы у него такой номер не прошел. Соглашаться? Не соглашаться?
— Так что, почтеннейший? Мне сказать, чтобы приготовили розги для порки твоего невольника? Или послать за бумагой?
— Скажи, почтенный, а что ты будешь делать, если после покупки ящера я передумаю оказывать тебе благодарность?
— Кель да благословит твою ловкость, почтенный. Я же принесу жертву злопамятной Нимэйн, ибо, клянусь, подобно тебе никогда не пренебрегал заслуженной местью.
Меро криво усмехнулся.
— Ручаюсь, ты не всегда был надсмотрщиком.
— Верно, было время, и я продавал свой топор.
— Что ж, своего брата обманывать грех, — принял решение наемник. — Ладно, посылай за бумагами. Можешь рассчитывать на мою благодарность.
