Шоавэ еще раз окинул взглядом тщедушную фигурку и взялся за перо.
— Итак, вольный человек…
— Младший гражданин Меро, — подсказал наемник.
— Младший гражданин Меро, — перо забегало по бумаге, — оставляет в невольничьих бараках города Плошта принадлежащего ему невольника — человеческого ребенка мужского пола возрастом в десять весен, купленного за цену в две дюжины ауреусов и один марет, о чем свидетельствует бумага, выданная в городе Альдабре надлежащим порядком. Оставляет на обычное содержание сроком на…
Шоавэ поднял голову, вопросительно глядя на хозяина этой мелкой и костлявой собственности.
— Один день, почтенный.
— …сроком на один день. Денежное вознаграждение городу за содержание его невольника в размере девяти лориков означенный младший гражданин Меро вносит при составлении настоящей бумаги в полном объёме.
Шоавэ снова поднял голову, наемник выложил на стол перед ним стопку медных монеток.
— От имени города бумагу выдал старший надзиратель Шоавэ. Грамоте обучен?
— Читал ли ты поэмы божественного Рубоса, о почтенный надзиратель Шоавэ? — с невинным видом поинтересовался в ответ Меро. Его приятели дружно загоготали.
— Я скучный человек, почтенный. Мне некогда читать поэтов, я читаю только служебные бумаги.
— Жаль, почтенный. Рубос воистину достоин прозвища "божественный".
— Стало быть, младший гражданин Меро подписал бумагу сам. Свидетель со стороны города — младший надзиратель Тробок, — Шоавэ мотнул головой на стоящего за спиной плешивого дылду с перебитым носом. — Свидетель со стороны младшего гражданина Меро…
— Младший гражданин Шана. Он тоже читал божественного Рубоса.
Наемники вновь загоготали. Шана, хотя и был обучен вывести своё имя, грамоте совершенно не разумел, а из стихов был знаком только с гнусной похабщиной, которую самый пропащий человек устыдится публично признать своим творением. А уж записать эдакое на бумагу не придет в голову и с самого страшного похмелья.
— Отлично, — Шоавэ подтолкнул бумагу сидящему рядом писцу. — Сними копию.
Когда оба экземпляра были подписаны, и один из них исчез в кошеле наемника, тот развязал ремень на руках у мальчишки и толкнул его к господину старшему надзирателю. Шоавэ обернулся к помощнику:
— Этого в седьмой барак.
Тробок кивнул.
— Ступай за мной.
У входа в барак плешивый передал Серёжку другому надзирателю: толстому коротышке с пышными бакенбардами. Тот, отдуваясь и пыхтя, словно тепловоз, поволок мальчишку внутрь.
Этот барак ничем не отличался от своего собрата в прошлом городе: такой же длинный сарай, разделенный на загоны деревянными перегородками. Было душно, отвратительно воняло гнилой соломой и немытым человеческим телом. Коротышка шел впереди, выбирая нужный загон. Люди за перегородками не обращали на Серёжку никакого внимания. Большинство спало или пыталось спать, растянувшись на соломенных подстилках в самых разнообразных позах. Некоторые о чем-то негромко разговаривали, иные ходили из угла в угол своей клети. Для детей, как и в прошлый раз, был выделен отдельный загон, в котором оказалось с десяток мальчишек, большинство — немногим младше Серёжки. На новенького они сначала смотрели сонно и равнодушно, но едва спина толстого надзирателя скрылась из виду, как пятеро постарше сбились в кучу и жарко зашептались между собой, то и дело бросая в его сторону выразительные взгляды.
Стараясь не обращать на них внимания, Серёжка выбрал место, где солома казалась более свежей, постарался сгрести её побольше и прилёг. Устал в пути он не так уж и сильно, но за время, проведенное в неволе, уже успел крепко усвоить истину: есть возможность отдыхать — отдыхай. Неизвестно, когда такая возможность представится в следующий раз. Хорошо бы поспать. Только ведь не дадут…
— Эй, ты откуда такой?
Конечно, не дали.
Серёжка повернул голову. Рядом стоял один из той пятерки: мальчишка лет тринадцати, скуластый, черноволосый и смуглый. Чем-то похожий на Маугли из мультфильма.
— А тебе-то что?
— Ничего. Просто.
Не дожидаясь приглашения, мальчишка присел рядом. Серёжка повернулся к нему в пол оборота, опершись на правый локоть.
— Меня Риком зовут, — представился смуглый.
— А я — Серёжка.
— В зуж играешь?
— Во что?
— В зуж.
Рик протянул раскрытую ладонь, на ней лежали три костяных кубика с вырезанными на них точками. Одна, две, три… В общем, кубики как кубики.
— Не играю, — мотнул головой Серёжка.
— Брось, чего как маленький. Играем на мои сандалии. Выиграешь — берешь себе.
— А проиграю — что отдаю?
— Штаны свои.
— Ага, и голышом ходить? Я что, больной?
Вообще-то под шортами у Серёжки были ещё трусы, но это ничего не меняло. Мальчишка понимал, что играть с Риком нельзя: наверняка обманет.
— Я тебе тогда набедренную повязку дам, — пообещал Рик.
— Нет уж. Мне моя одежда нравится.
Серёжка отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
— Как знаешь, только не пожалей потом, — Рик отошел. Наверное, к своим товарищам.
Будут бить, в этом Серёжка не сомневался. Весь вопрос в том — когда? И как завяжут драку. Зачинщиков наказывают, а испытать на себе розгу или кнут, ясное дело, добровольно никто не хочет, в том числе и Рик с его дружками. А ему нужно здесь продержаться всего сутки. Может, и обойдется без драки. Только вряд ли.
В прошлый раз по центральному проходу всё время расхаживал караульный стражник, постоянно наблюдая за рабами. А этот толстый боров сразу почесал наружу. При таком карауле можно успеть впятером отметелить одного раньше, чем снаружи поймут, что в бараке происходит что-то неладное.
Мальчишка перевернулся на другую сторону и сквозь ресницы стал наблюдать за потенциальными противниками. Те, как ни в чём не бывало, играли в кости и, казалось, не обращали на новичка никакого внимания. Усталость брала своё, хотелось спать, но Серёжка крепился. Прошло примерно полчаса. Пару раз за это время в бараке появился надзиратель — прошелся из конца в конец, лениво поглядывая по сторонам, и снова скорее на улицу. Решив, что нападения в ближайшее время не ожидается, мальчишка хотел уже сдаться сну, но в этот момент, бросив игру, вся пятерка осторожно двинулась в его сторону.
Серёжка моментально вскочил на ноги.
— Вы чего?
— Сейчас узнаешь, чего! — пообещал стоящий напротив белобрысый коротко остриженный парнишка и тут же ударил ногой. Почти машинально Серёжка ушел вправо, подхватил ногу нападавшего левой рукой за щиколотку и дёрнул её вверх. Тот полетел на пол вверх тормашками.
— Ага!
На него ринулись кучей. И зря: только помешали друг другу. А Серёжка успел схватить одного из врагов за одежду и провести бросок с упором стопы в живот. Виорелу Петревичу наверняка бы понравилось: описав дугу, подросток глухо шмякнулся на солому, а сам Серёжка успел вскочить на ноги, раньше, чем кто-то из нападавших, отшатнувшихся от взмывшего в воздух дружка, понял, что произошло. Первым опомнился Рик, бросился в атаку, пытаясь ударить кулаком в голову — и налетел на бросок через плечо. Двое оставшихся и поднявшийся с пола белобрысый чуть отступили.
— Пятеро на одного — не честно, — переводя дух, выдохнул Серёжка.
— Не честно. Ха! — их уже снова было пятеро, только теперь они постарались взять наглого малыша в кольцо.
Отбиться в окружении нечего было и думать. Поэтому мальчишка неожиданно сам бросился на белобрысого предводителя. Тот растерялся, позволил сблизиться, а дальше задняя подножка и выход на болевое удержание.
— Руку ему сломаю, если сунетесь, — заорал Серёжка ошеломленным противникам.
— Ва-а-а-а… — белобрысый от боли зажмурил глаза, изогнулся всем телом, но не мог вырваться из капкана. Хотя он и был намного сильнее своего победителя, но закон рычага — он и в чужом мире закон рычага.
Потеряв вожака, ватага в беспорядке отступила. А в следующее мгновение в клеть, размахивая плёткой, ворвался толстый надзиратель.
— Прекратить!
Серёжка не только прекратил, но и успел откатиться в сторону, так что удар пришелся только по белобрысому. Один из хвостов плётки рассёк тому лицо, подросток схватился за него обеими руками и аж замычал от боли.
Бить второй раз толстяк не стал. Вместо этого рявкнул:
— Кто зачинщик?
— Он! Он!
Четыре руки тут же вытянулись в Серёжкину сторону. Остальные обитатели клетки, малышня, ещё в самом начале боевых действий расползлись по углам и теперь оттуда таращили широко раскрытые от испуга глаза, боясь проронить хоть слово.
Успевший встать на ноги, Серёжка только передёрнул плечами. Доказать, что он не виноват было сейчас ещё труднее, чем когда Меро обвинил его в порче ремня. Проще говоря — невозможно.
