побазарим.
Делать было нечего, не бегать же в самом деле от этого дебила — подошел и сел рядом.
— Ты, говорят, забурел в натуре, — сообщил он, откладывая гитару в сторонку, — в Москву, говорят, с концами перебрался.
— Да, перевели меня туда, — не стал вдаваться в детали я, — в одну контору, в военную. Понравился я похоже кому-то из начальников.
— А здесь что тогда делаешь?
— На побывку отпустили, — пояснил я. — Сам-то как живешь, если в целом?
— В целом неплохо, — сообщил он, — да, магнитофон, что я тебе давал починить, пашет с тех пор без задева. Пленку я у спекулей купил… раз уж ты в столице живешь, привез бы что-нибудь новое из музыки, туда она в первую очередь попадает.
— Обязательно, — пообещал я, — в следующую побывку привезу пару-тройку альбомов.
Гавайская гитара, 1983 год
Я быстро покидал в пакет оставшуюся еду и напитки, прихватил свою старую одежду, и мы вдвоем с Цоем быстренько убрались из так и не обжитого бунгало номер 12. Запирать не стали.
— Ключи надо бы отдать этой… — вспомнил я, — Кончите.
— Только уж не сейчас, — оборвал меня он, — сейчас подальше убраться надо.
— Так может в соседний домик какой зайдем, — навскидку предложил я, — вон их сколько бесхозных стоит.
— Я думаю, что не стоит, — поморщился Цой, — они могут их все проверить на всякий случай… мало ли, подумают, что информаторы ошиблись.
— Тогда пошли в заросли, — махнул я рукой направо, — оттуда и посмотрим, насколько твой внутренний голос верную информацию дает. Да, как думаешь, они собак могут подключить?
— Каких собак? — ошарашено спросил он.
— Служебных, каких, которые по запаху ищут скрывающихся от правосудия лиц.
— Что-то я про такое не слышал, только здесь, по-моему собачек не держат, — ответил Цой, — но это надо иметь ввиду — если лай услышим, надо будет срочно уматывать подальше.
— И след можно обработать чем-то едким, — добавил я, — перцем каким или бензином, от этого собачки сразу нюх теряют.
Пачка красного перца нашлась в шкафчике — я разорвал ее и присыпал нашу дорожку следов. На всякий случай сначала мы пошли совсем в другую сторону, а потом уж свернули в те самые заросли на севере полуострова. Лес тут, если честно, был не совсем такой, как на Камчатке и Курилах. А если точно — то совсем не такой. Земля, во-первых, какого-то красноватого оттенка была, и из нее торчали в разные стороны необычные растения типа (вспомнилось не к месту из моей прошлой жизни) фикусы, аллоказии и пассифлоры. И орхидеи, конечно, уж чего-чего, а эти цветы я хорошо изучил.
— Слушай, — остановил я Цоя, указывая на очередной куст, — а это вот манго или мне кажется?
— Манго, — подтвердил он, — они у нас везде растут, как в вашей России эти… рябины с калинами. Песню даже одну запомнил, — и он исполнил первый куплет «ой, цветет калина в поле у ручья», очень неплохо, надо заметить, исполнил.
— Угу, это русская народная песня такая, — подтвердил я, — а если б гавайская была, то тут надо было слова поправить… что-то вроде «ай, упало манго в бухте на песок».
— А это вот питахойя, — показал он мне на очередное растение, — тоже съедобное, но лично мне не очень нравится.
— Хорошо же у вас тут жить, — вздохнул я, — еда прямо на дереве, круглый год, причем, можно не работать и только загорать на берегу. И красивых девчонок клеить… кстати о девчонках — они у вас все такие, как эта Памела с Энни?
— Какие? — переспросил он.
— Ну такие, — повращал я руками в воздухе, — динамщицы и стукачки?
— Стукачки это, допустим, понятно, — ответил Цой, — у нас тут почти все этим занимаются… а про динамо не понял.
— Русская идиома, — пояснил ему я, — развод на деньги представительниц прекрасного пола — намекнут, типа, на возможность секса, вынудят тебя заплатить за что-то дорогое, а потом свалят в закатную даль без объяснений.
— Понятно… надо запомнить, хороший термин, — ответил он и тут же продолжил, — у нас тут сложно с этим делом… слово такое «феминизм» слышал?
— Приходилось, — начал отвечать я, но услышал сзади посторонние звуки и замолчал. — Мне показалось или собака залаяла?
— Не показалось, я тоже услышал, — угрюмо бросил Цой, — опять ты накаркал, как с той акулой… надо подальше сваливать, а то натравят на нас овчарок.
— Спроси там у своего внутреннего голоса, — предложил я, когда мы в быстром темпе огибали очередную рощу из пальмовых деревьев, — что нам светит в ближайший час-два?
— Это так не работает, — отозвался он, — то есть по моему желанию голос не разговаривает — сам просыпается, когда ему угодно.
— Капризный какой он у тебя… мои, кстати, лечебные способности тоже сильно плавают сам не знаю, в зависимости от чего.
— Я попробую задать ему вопрос, — не прореагировал на последние мои слова Цой, — но вероятность того, что голос этот откликнется, очень небольшая, — и он погрузился в молчание, во время которого мы продолжали удаляться от своего временного жилья быстрыми шагами.
Минуты через три он, наконец, остановился и выдал:
— Не, бесполезно — никаких предсказаний на сегодня больше не будет.
— Еще одна русская поговорка гласит, — сообщил ему я, что на нет и суда нет.
— В России есть суды? — поразился он, — а я думал, у вас там все компартия решает.
— Суды есть, как же, — задумчиво отвечал я, — и народные, и арбитражные, и один Верховный даже. Но насчет компартии это ты верно заметил — она может очень запросто подкорректировать любой суд в нужную сторону.
И я тут же сменил неприятную лично для меня тему:
— А что тут у вас на Гавайях с дикими зверями творится? Тигры какие-нибудь или хотя бы волки в лесах встречаются?
— Тигры это у вас, — тут же ответил Цой, — они только на Дальнем востоке и остались, если я не путаю.
