помогла Ленинград отбить. Теперь и Курск отбить поможет. Не любят немцы зиму, и техника их тоже.
— Рано радуетесь, — вздохнул Везденецкий. — Немцы о ваших позициях всё теперь знают, а вы не знаете ничего. У меня есть информация, но сомневаюсь, что кто-то послушает.
— Капитан сказал запереть, значит запереть. Объясняться будешь тогда, когда прикажут. А немчуре мороз не даст пройти.
— Думаю, за прошлую зиму они научились отогревать технику, — поспорил Везденецкий. — Так что лучше вам меня отпустить. Я смогу помочь командованию перейти в контрнаступление до прорыва линии фронта.
— Может тебе ещё самого Сталина на поклон привести? — с раздражением огрызнулся Сеня. — Пшел, — он подтолкнул Везденецкого к блиндажу. Митя снял засов и открыл дверь, внутрь Везденецкий шагнул сам.
Блиндаж оказался тесным, темным и неуютным. Хоть он был заколочен наглухо, всё равно хорошо продувался, ведь никто не морочил себе голову с утеплением стен. Дверь за спиной захлопнулась, прошумел засов, и Везденецкий не понимал, как лучше поступить.
Конечно, он мог сбежать. Вообще без проблем. Но побег, как минимум, сопряжён с риском убить или серьезно травмировать собственных товарищей. Это претило воинскому духу Везденецкого, однако, с другой стороны, слишком многое стояло на кону.
Судьба СССР, например.
Он вздохнул. Похоже, другого выбора не осталось.
— Митя, — Везденецкий постучал в дверь. — Митя, ты здесь?
— Не положено мне с пленными балакать, — неуверенно отозвался Митя, но было очевидно, что поболтать ему хотелось.
— Слушай, Митя, бежать мне надо, слышишь? Бежать. Иначе проиграем мы войну, — Везденецкий попробовал взять Митю искренностью. С чего она должна была помочь — непонятно. Интуиция подсказывала. — Немцы скоро в наступление попрут. Вам обороняться нечем. Я помогу сохранить больше жизней, помогу устроить контрнаступление. Только освободи меня.
— Ну ты даешь, хлопец, — усмехнулся Митя. — А мне потом к стенке из-за тебя становиться? Дудки.
— Ты Родине хочешь помочь? Хочешь страну спасти? — пора пробовать патриотизм. — Дверь открой просто. Свалишь на меня всё. Я тебе в глаз двину, вырублю, а ты скажешь, что я применил непонятное оружие и скрылся.
— Иди ты…. Слушай, а откуда у тебя такое оружие? Можешь правду сказать? — от любопытный стервец.
— Из будущего я, — в лоб сказал Везденецкий. — И вся экипировка моя оттуда.
— Чи-и-во-о? — протянул Митя и наверняка сощурился. — Ты душевнобольной, что ли? Дурик, чи що? Из будущего он. Ну, и кто будет главой Союза в твоём этом будущем? Инопланетянин?
— Чита Сталиных вообще от власти отойдёт. Якушкин править будет, Александр Евгеньевич.
— Ты что такое говоришь? — изумился Митя. — Совсем с дубу рухнул?
— Сам спросил, — пожал плечами Везденецкий. — Но если вы меня не отпустите, править будет Гитлер и его наследнички.
— Всё, харэ языком молоть. Надоел. Я правду просил, а не брехню, — разозлился Митя.
Черт. Плохо. Похоже, придется уходить силой, всё же. Не убедила Митю правда. Да и как можно было надеяться на другую реакцию? Митя хоть и простой оказался, но вполне рассудительный. Везденецкий на его месте тоже не поверил бы.
— Гансы! — приглушенно донеслось со стороны окопов. — Гансы идут!
Послышалась суета, бойцы затопали сапогами по мерзлой земле, защелкали затворы. В такой буран нереально что-то разглядеть, но вполне реально услышать. Со стороны лесной дороги доносился жуткий металлический скрежет, перемежавшийся с раздробленным стуком гусеничных траков по колесным каткам. Танковые моторы ревели на всю округу, и казалось, что к позициям советов медленно подползало голодное чудовище, скроенное из железа.
От этого грохота леденило душу, а тело пробирало мелкой дрожью. Страшная всё-таки вещь, эта германская военная машина, но глаза боятся, а руки делают.
"Тигры, и возможно пантеры" — решил Везденецкий, распознав звуки, которые слышал неоднократно во время предыдущих прыжков.
— Шпагин! — Везденецкий дважды стукнул кулаком в дверь. — Выпусти меня, твою налево! Яж могу и сам дверь с петель снять! Позволь мне помочь вам! Отдай оружие, или наступление тебе не пережить! Немцы промерзнуть ещё не успели! У меня есть средство, чтобы задержать их!
— Какое ещё….
— В окопы! — прокричал кто-то, надрывая голосовые связки.
Бахнула пушка "Пантеры", и снаряд с оглушительным свистом рассек воздух, взорвавшись неподалеку от блиндажа. Везденецкого чуть с ног не свернуло ударной волной, долбанувшей по ушам до пронзительного звона. Стены дрогнули, с потолка посыпалась древесная пыль, припорошив Везденецкому плечи. Хорошо, что били не осколочно-фугасным, иначе бы вероятность выжить свелась бы к минимуму.
— Митька! — Везденецкий ударил кулаком по двери, и она сорвалась с петли, поврежденной осколком. Теперь снести её труда вообще не составило. — Ты живой, Митька?!
А Митька развалился на снегу в позиции морской звезды и ошалело глядел в небо. Видимых повреждений Везденецкиц не заметил, но Митю вполне могло контузить.
— Митя! — Везденецкий тряс его за грудки, пытаясь привести в чувство. — Митя!
— Да живой я, — обронил Митя с дрожащих губ. — Шандарахнуло будь здоров. Со мной такое впервые….
— Оружие где?! Времени мало!
— Туда, — Митя вяло махнул в лево. В себя пока не пришел, был немного шокирован. Везденецкий заметил приоткрытую дверцу полевого склада.
Митю пришлось затаскивать в блиндаж, чтобы его не посекло осколками или танк не переехал.
Боевая суматоха такое дело. Даже свои задавить случайно могут.
Бой завязался стремительно. В окопах застучали пулемёты, пулеметчики ориентировались на звук и грохот танковых выстрелов, в ответ танки били из бортовых пулеметов и пушек.
Везденецкий рванул к складу, видя схватку боковым зрением. Каждый раз, когда взрывались немецкие снаряды, приходилось падать лицом вниз и слушать, как над головой тяжело жужжали крупные осколки. В воздух вздергивались фонтаны снега и земли, холодные куски чернозема сыпались за шиворот.
Ползком. Только ползком. Осколки лупят по такой траектории, что схлопотать их наименее вероятно лишь в положении лежа.
Добравшись до склада, он быстро нашел свою экипировку и снарядился: АПС, АШ, штык-нож и нейролептические гранаты. Всё. Пора было валить и искать диверсанта, но Везденецкий замер в дверном проёме, слушая крики раненых.
Солдаты на поле боя бывают разные. Каким бы человек ни казался в гражданской жизни, война покажет, кто он есть на самом деле. Везденецкому всяких пришлось повидать. Вот даже сейчас эту разницу было видно.
Крепкий и дерзкий на вид боец засел в окопе, обняв винтовку как родную маму, и боялся голову из укрытия высунуть. Плакал, беззвучно шевелил губами, пытаясь выговорить слово: "мамочка". Может, он не трусом был вовсе, может, он хотел воевать за Родину, но телу, как говорится, не прикажешь. Отступать он не хотел, но и воевать боялся.
Тут-то из офицерского блиндажа и выскочил привалов, с ТТ наголо и криками:
— В бой! Все в бой! Не сметь покидать позиции, — он схватил
