class="p1">— Слышала, твой супружник хорошо на северах деньгу зашибает…
— Хм… — нечленораздельно сказала я.
— И детей ты усыновить решила…
Я напряглась.
— Ну так вот, если не хочешь, чтобы пришла опека и забрала их в детдом, будешь мне платить ежемесячное содержание!
Она назвала сумму и мне аж поплохело — я не знала, плакать или смеяться.
— Ты дура? — спросила я.
— Дура-не дура, а прекрасно знаю, что если от соседей поступит жалоба, что над приёмными детьми издеваются, то они сразу придут и таких детей очень быстро заберут в детдом. Почти без проверки!
Она победно глянула на меня и усмехнулась.
— Так что плати!
Почему одни люди тяжело работают, тянутся к каким-то целям, часто буквально сутками напролёт пашут в попытке жить достойно и отложить хоть какую-никакую копейку на черный день. А другие считают, что им все должны, что они вправе отбирать что-то у других. Где правда? Где справедливость⁈ Ведь эта дрянь, Райка, замахнулась отобрать рубль у сирот. Хотя какой там рубль! Там за этот «рубль» шикарный дом купить можно и машину в придачу.
Как так можно? За эти деньги она готова сломать жизнь двум детям!
В общем, я кипела внутри, но виду, конечно, не показывала.
А сама лихорадочно думала — однозначно, шантажистам платить нельзя. Один раз даже если я и заплачу, она ведь на этом не успокоится. Будет и второй раз, и третий, и двадцать третий. А потом всё равно в опеку напишет. Просто потому что может. Власть свою показать и удовольствие от чужих неприятностей получить.
С другой стороны, отказывать, и тем более делать скандал — тем более нельзя. Напишет же. И напишет так, что потом все эти комиссии замучают. А ещё может быть, что в этих комиссиях у неё кто-то свой есть, впряжется и можно потом такие неприятности получить, что устанешь доказывать, кто прав, кто виноват. Причем, насколько я помнила по той, моей жизни, в это время законы трактовались достаточно вольно.
Поэтому я сказала:
— Хорошо. Но только это не так быстро.
— Мне быстро надо!
— Так а почему ты сейчас только пришла? — нахмурилась я, — Почему раньше тихо на попе сидела? Ты же знаешь, что Пётр только что в Нефтеюганск уехал, там поезд четверо суток от Москвы только идёт, потом ещё до буровой сутки с пересадкой добираться. Так что пока я ему письмо напишу, пока оно дойдёт, пока он перевод сделает. Хотя даже не знаю, как такую сумму почтовым переводом переводить…
— Хочешь детей сохранить — плати!
— Да чем я тебе платить-то буду? — развела руками я, — он мне ничего не оставил. Даже если квартиру эту продать, то такой суммы не наберётся. Да и не могу я её без него продать, у него тут доля. Так что или подожди немного, с месяц примерно, или делай, что хочешь.
— Месяц… — нахмурилась Райка, — У меня нет столько времени.
— Почему это?
— У меня свадьба через пятнадцать дней и мне деньги нужны!
— Ну одолжи пока, я не знаю, что тебе сказать…
— Тогда сумма повышается! — злорадно заявила Райка, — за ожидание.
И она назвала ещё большую сумму. У меня аж в зобу дыханье от такой наглости спёрло. Но я спокойно сказала:
— Договорились.
— Нет, ты расписку мне напиши!
Я аж икнула от неожиданности. Продуманная стерва.
— И ты мне напиши, — ответила я.
— Я?
— Ты!
— Какую расписку? — вытаращилась на меня Райка.
— Что не будешь писать в органы опеки месяц, пока я не соберу деньги.
— Я не буду это писать!
— Ага, я тебе сейчас напишу расписку на деньги, а ты сегодня же сядешь и напишешь в опеку. Детей отберут в детдом, а ты придёшь с этой распиской через суд с меня деньги требовать. Ищи дураков!
— Я не приду, — покачала головой Райка, правда неубедительно.
— В общем давай так — или устный договор, или расписку на расписку, — упёрлась я.
— Ладно, будет тебе расписка, — разозлилась Райка.
Мы обменялись расписками. Причём текст её расписки гласил, что она не будет заявлять в органы опеки в течение месяца. Вот и чудненько.
Райка упорхнула, а я стою и меня аж колотит. И вот что делать? Да, месяц я себе выторговала. А что потом? Кроме того, я что-то сомневаюсь, что она месяц выдержит. Завтра же припрётся и будет опять деньги требовать, и расписка эта не поможет. Нигде она такую сумму не одолжит.
Так, в размышлениях, я вышла во двор.
На коронном месте, на лавочке, сидели, как обычно, Клавдия Тимофеевна и Варвара Сидоровна и люто скучали. При виде меня они немного оживились:
— Какие где новости? — первой успела задать вопрос Варвара Сидоровна и с превосходством посмотрела на Клавдию Тимофеевну, мол, учись, как надо.
— Вы что, ничего не слышали? — удивилась я и осуждающе покачала головой.
— Что?
— Где?
Старушки подобрались, как крокодилы перед прыжком на зазевавшуюся антилопу у водопоя.
— Райка из восьмой квартиры замуж выходит. Через пятнадцать дней.
— Да ты что⁈ — всполошились старушки, что такая новость и прошла мимо.
— А за кого? — всплеснула руками Варвара Сидоровна и вопрошающе воззрилась на меня.
— А ты что, не видела, ходит к ней такой блондинчик, из соседнего дома, — вернула ей издёвку Клавдия Тимофеевна и с торжествующим видом ухмыльнулась.
— Что за блондинчик? — расстроенно нахмурилась Варвара Сидоровна и в её глазах замелькали отсветы переворачиваемой картотеки из досье на всех соседей.
— Живёт вон в том доме, — махнула рукой с артритными пальцами Клавдия Тимофеевна. — «Жигули» у него, белые.
— «Жигулей» в том доме нету, — нахмурилась Варвара Сидоровна, — ты что-то путаешь, Клава. Может, «Москвич»? Были «Жигули» у Кузьмича, но там цвет «гранат», и он их в прошлом году продал, а себе купил «Ниву», зелёную, чтобы в кукурузе не видно было. Так он сказал. Его ещё жена потом долго ругала.
— Это потому, что он их с той стороны ставит, — загорячилась Клавдия Тимофеевна. — Там стоянка фирмы стройматериалов и там у них всегда сторож сидит. Машина получается под присмотром.
— Грамотно, — оценила Варвара Сидоровна. — Где ж она такого
