Императорская процессия для неискушенного взгляда выглядела как полувзвод Измайловского полка, куда-то отправившийся по своим делам. Наверное, приводить в чувство какого-нибудь зарвавшегося помещика или чиновника средней руки — во всяком случае, именно так думали те немногие, кто видел ее ранним утром, когда она покидала Москву. Два десятка всадников и средних размеров пароконная карета с надписью "Его величества лейб-гвардии Измайловский полк" — в ней, наверное, ехали заплечных дел мастера со всем, что им необходимо для работы.
На самом деле солдаты были семеновцами, а не измайловцами, а в карете находились император и бабка Настя. Первый о чем-то оживленно рассказывал, а вторая слушала, время от времени хмыкая и качая головой.
Как и обещал, царь за день до визита отправил к Брюсу курьера, однако из соображений секретности Якову Вилимовичу было всего лишь сказано, что его желает посетить некая высокопоставленная особа. Ведь в случае обнародования действительного маршрута императора ему пришлось бы брать с собой куда большую охрану, а так можно было обойтись минимальной.
О приближении кавалькады сообщили специально подряженные деревенские мальчишки, и старый ученый вышел на крыльцо, недоумевая, что и главное, кому от него понадобилось.
Вид гостей особого энтузиазма не вызывал — это были измайловцы, уже заслужившие вполне определенную славу. Карета с надписью поперек кузова, подтверждавшей принадлежность солдат, повернулась боком. Открылась дверь, и оттуда выпрыгнул простоволосый отрок, который, почтительно поддерживая под руку, помог выбраться невысокой и полноватой пожилой даме. Кажется, я ее когда-то видел, подумал Брюс, вот только когда и где? Неужели…
— Настенька, тебя ли я вижу? — неуверенно спросил он.
— Как есть меня, не сомневайся.
Последнее было лишним — хоть внешне давняя подруга изменилась очень сильно, голос ее остался практически тем же самым.
— Неужели вы… ты и есть та самая высокопоставленная особа, о приезде коей меня предупреждали?
Тут в разговор вмешался отрок:
— Та самая, Яков Вилимович, именно та самая, других тут нет. Очень Анастасия Ивановна сейчас высоко сидит, иногда и рад бы кого повыше засунуть, да некуда. Мне вам представиться или вы уже сами догадались?
— Ваше величество? — присмотревшись, предположил Брюс.
— Так точно. Скажите, а вон там у вас что — сад или просто парк? Очень красиво, я в нем, пожалуй, немного погуляю, а вы не стесняйтесь, вам с Анастасией Ивановной, думаю, найдется что вспомнить. А как наговоритесь, пошлите кого-нибудь ко мне, у меня тоже есть тема для беседы.
На воспоминания и предварительную беседу Брюсу с бабкой хватило сорока минут, после чего к Сергею подбежал мальчишка и сообщил, что господина просят в дом. Судя по его речам и виду, о том, что господин — это сам царь, ему не сказали.
— Слушаю вас со все вниманием, ваше величество, — чуть поклонившись, сказал старик, мельком покосившись на скромно приткнувшуюся в углу бабку.
— Вам, наверное, Анастасия Ивановна уже сообщила, что ко мне можно обращаться на "ты", тем более людям, кои столь меня старше и образованней, — предположил император.
— Да, государь, но тут нужно было подтверждение от тебя лично. Меня тоже можно звать по-простому, я не обижусь. Но все же — что привело тебя ко мне?
— Успехи аэронавтики, — объяснил царь, присаживаясь в кресло. — И ты тоже садись, двумя словами тут не обойдешься. Итак, неделю назад произошло знаменательное событие — человек впервые поднялся в небо. Причем не просто так, а пролетел более ста верст на аппарате, который я назвал "аэростат", или, если по-простому, то воздушный шар. Но, к сожалению, окончание "стат" в его первом наименовании взято не с потолка. Этот аппарат действительно статичен относительно окружающего его воздуха. Пилот, то есть человек, управляющий шаром, может только кое-как менять высоту полета, а его скорость и направление зависят исключительно от ветра.
— На различных высотах и скорость, и направление могут отличаться, — заметил Брюс.
— Правильно, но далеко не всегда. И, кроме того, эти отличия непредсказуемы. Да и диапазон высот, где может летать шар, слишком узкий для того, чтобы уверенно пользоваться упомянутой разницей. Но ведь этого почти никто не понимает! Англичане — те уж точно не курсе. Вот, значит, я и подумал…
Далее император минут за двадцать рассказал Брюсу об английских инициативах, острове Тобаго, а так же о том, как он, Петр Второй, всем этим собирается воспользоваться.
— Вот почему бы, например, не быть такой науке, которая в зависимости от места, времени года, фаз луны, расположения созвездий сможет по силе и направлению ветра у земли предсказать, каков он на разных высотах? И как это будет меняться со временем. Ну там Сатурн в созвездии Весов, Юпитер еще где-нибудь и Венера в некой подходящей фазе. И чтоб формулы, формулы были посложнее, в одну строчку не помещались!
Император хотел добавить что-то еще, но Брюс захохотал.
— Так ты… ваше величество… ох… хочешь, дабы я эту твою науку как можно правдоподобнее придумал? — сквозь смех спросил старый ученый.
— Вот именно. Пусть лучше англичане умные книжки читают и пытаются в них разобраться, это для общего развития полезно, чем просто так вывозят наш лес да еще и пакостят при этом по мере возможностей. Ах да, чуть не забыл. Формулы, разумеется, должны быть разными для самых разных мест. Начни с той, что, скажем, для Вологды, потом придумай для Казани, а там, глядишь, со временем и до Архангельска доберемся. И наука твоя будущая пусть называется астрография.
— Эх, ваше величество, лихо ты все придумал, да вот только неохота мне в памяти потомков оставаться шарлатаном. И почему именно астрография?
— Ты там останешься как великий политик, ученый и дипломат, — пообещал император. — Про астрографию будет мой секретный указ о том, что это такое и зачем оно мне понадобилось, с пометкой, что через сто лет его можно будет предать гласности. Хотя, конечно, сто лет водить всех за нос не получится, тут бы десять продержаться, и то хлеб. А назвал я новую науку астрографией, потому как астрология и астрономия уже есть, а более, кроме "графии", я окончаний для наименования наук не знаю. Ну как, согласен?
— Да, государь, — кивнул Брюс, но тут на его лице появилась хоть и еле заметная, но все равно явно хитрая улыбка. — Придумать нетрудно, но для того, чтобы получилось правдоподобно, мне свои формулы надобно будет сверять с действительным положением планет и созвездий. А телескоп у меня уже старенький, да он и новый был, прямо скажем, плоховат.
