Гриф сделал паузу, чтобы все прониклись моментом, обернулся и кому-то кивнул. Только теперь Генрих рассмотрел человека в синем мундире, который сидел на стуле в углу. До этой минуты взгляд будто соскальзывал с незнакомца.
- Позвольте представить - майор цу Нидерхаузен. Он уполномочен выступить перед вами от имени Третьего департамента. Прошу, герр майор.
По залу пролетел шепоток. На верхнем ярусе кто-то - кажется, рыжий Франц - пробурчал вполголоса: 'Псина!' Синемундирник подошел к кафедре:
- Здравствуйте, господа. Для тех, кто еще не знает, - в его голосе мелькнула ирония, - официальное название нашего учреждения звучит так: Департамент контроля светописи. Среди интеллектуалов и тех, кто мнит себя таковыми, эта формулировка вызывает, как правило, некое отторжение. Но, как уже сказал герр профессор, без контроля не обойтись. Поэтому в начале третьего курса, когда обучение приобретает практическую направленность, мы проводим с каждым студентом профилактическую беседу. Именно это нам предстоит сегодня.
Переждав недовольный гомон, майор невозмутимо продолжил:
- Чтобы ускорить процесс и не засиживаться до вечера, мы разобьем поток на три группы. С одной буду беседовать я, с двумя другими - мои коллеги. Деканат любезно предоставил нам отдельные помещения. Сейчас я зачитаю список присутствующих студентов и назову для каждого номер аудитории...
Спустя несколько минут Генрих в компании товарищей по несчастью маялся перед дверью на втором этаже. За раскрытым окном в торце коридора перешептывались полудикие яблони. Франц, высунувшись, притянул к себе ближайшую ветку и сорвал недозрелый плод. Надкусил его, скривился и швырнул обратно на улицу.
В группе, куда определили Генриха, оказалось почему-то только семь человек. Первым вызвали Вальтера. Пробыв за дверью минут двадцать, тот вышел, пожал плечами и буркнул: 'Темнят чего-то'. На уточняющие вопросы только махнул рукой - мол, сами скоро услышите. Он, впрочем, всегда был немногословен.
Очередь Генриха пришла через час. Он шагнул через порог, огляделся. Майор сидел на месте преподавателя, на столе перед ним лежала фуражка, папка с тесемками и еще какая-то штука, похожая на перевернутую плоскую миску, а за спиной блестела отмытая, еще не исписанная доска.
- Садитесь, герр Рау, - приветливо сказал человек из 'тройки'. - Я тут полистал ваше дело. Судя по сводной таблице коэффициентов, в момент приема на факультет вы были на двадцать девятом месте. Имеется в виду, по уровню дара среди ваших сокурсников.
- Сейчас я на семнадцатом.
- Да, совершенно верно. Вы демонстрируете похвальное рвение, и ваши способности развиваются. Поздравляю.
- Благодарю.
- Позвольте, я сразу задам провокационный вопрос. Как вы относитесь к нашему департаменту?
- Нейтрально, - Генрих насторожился.
- А если подробнее? Отвечайте откровенно, прошу вас. Даю вам слово, это никак не скажется на вашем академическом статусе. Беседа строго конфиденциальна. О ее содержании преподаватели не узнают. Или вы боитесь еще чего-то?
- Ничего я не боюсь, - насупился Генрих. - Отвечу прямо, извольте. Я согласен, что профессия светописца предполагает ответственность. Но не уверен, что надзор должны осуществлять непременно люди в погонах.
- То есть мастера светописи должны контролировать сами себя?
- В идеале - именно так. Внешние ограничения не идут на пользу науке.
- Мне импонирует ваш юношеский максимализм.
Вообще-то разница в возрасте между ними была не так уж и велика - лет десять-двенадцать. В отцы собеседнику майор никак не годился. Генрих хотел об этом напомнить, но удержался - только пожал плечами. Майор кивнул одобрительно и сказал:
- Да, надзор означает ограничение. Но он же задает верный путь. То есть, в каком-то смысле, открывает новые горизонты.
- Простите, но это, по-моему, чистой воды софистика.
Майор усмехнулся, после чего пододвинул 'миску' поближе к Генриху:
- Будьте добры, положите сверху ладонь.
- Зачем? Что это?
- Всего лишь дополнительный тест, чтобы уточнить ваш световой профиль.
Генрих с некоторой опаской протянул руку. Под пальцами блеснул темный свет - почудилось, что ладонь погружается в чернильную мякоть. Слегка потянуло гнилью, но ее перебил свежий и сладкий запах.
- Что вы чувствуете? - быстро спросил майор, следя за его лицом. - Ощущения приятные? Или наоборот?
- Смешанные. Впрочем, да - скорее, приятные.
- Превосходно. На этом, герр Рау, мы, пожалуй, закончим. На досуге подумайте над тем, что я говорил. Поверьте, в недрах Третьего департамента зреют не только возмутительные запреты, но и проекты совершенно иного рода. Я же, со своей стороны, желаю вам успехов в учебе. Мы еще встретимся. В следующий раз, возможно, обсудим более конкретные вещи. Все зависит от вас.
Генрих сухо попрощался и вышел. Беседа оставила чувство недоумения, но в течение дня он еще не раз ее вспоминал, потягивая пиво с друзьями, а потом бредя домой сквозь пыльные сумерки.
Пробуждение было малоприятным - голова чугунно гудела, а мышцы ломило так, словно он прогулялся в прошлое не мысленно, а пешком. И до сих пор чудился тот гнилостно-сладкий запах из учебной аудитории.
Сельма еще не проснулась - лежала, обмякнув в кресле. Генрих же пытался осмыслить то, что ему привиделось.
Он совершенно не ожидал, что заглянет не только в чужую память, но и в свою. Ожившие картинки растревожили сердце. Да, это было, было когда-то с ним! Первый день осени, факультетские коридоры, ветки яблонь у подоконника. Раскрошенный мелок у доски, свежевыбеленные стены, знакомые царапины на столе. Еще не случилось ничего скверного, летние краски не выцвели, небо не помутнело. Даже генерал - пока всего лишь майор...
Да и Сельма в те дни была, как выясняется, просто своенравной девчонкой без всяких демонических планов. А вот с Робертом фон Вальдхорном ситуация интереснее. Тот факт, что его память снова открылась Генриху, лишний раз подтверждает: барон - ключевой персонаж во всей этой свистопляске.
Итак, вот новые факты. Хотя в Дюррфельде барона ждет травница, он почему-то про нее забывает и никуда не едет. Вместо этого знакомится с Сельмой. Вроде бы, мелочь, ничтожный пустяк в масштабе страны, однако...
Упростим картину, утрируем, примитивизируем даже - ради наглядности. И тогда получится вот что.
Травница - против светописи. Сказала об этом при знакомстве с бароном.
Сельма - за светопись. У нее чернильное зрение.
Каждая из них, живя с Робертом, может на него повлиять. Либо прямо и злонамеренно (они же обе, по сути, ведьмы), либо подспудно, косвенно.
