class="p1">Меня, что вполне естественно, в одну машину с наркомом не поместили, я ехал во второй машине с двумя охранниками на заднем сидении. Мы свернули на Тверскую, быстро (по местным меркам) поехали в сторону Садового кольца, повернули к Патриаршим прудам. Детская Филатовская больница располагалась почти напротив прудов, только с другой стороны Садового кольца. Старое двухэтажное здание, с колоннадой в центре здания, бывшая усадьба (дом) Небольсиных, построенная в 1737-м году, в 1897-м году здание было перестроено архитектором Каминским под нужды больницы, которую в ней и открыли. Именно тут работал великий русский ученый и врач Нил Федорович Филатов, которого считают основателем педиатрической службы в России. Я же хотел встретиться с живой легендой советской медицины, учеником Филатова, профессором Лунцем. Сейчас ему было под 70 лет, но он активно работал, учил студентов, возглавлял кафедру медицинского института.
Надо отдать должное персоналу клиники – визит большого начальства огромного ажиотажа не вызвал, скорее всего потому, что никто к этому заранее не готовился. Нас встречал сам Роман Осипович Лунц, которого, скорее всего, предупредили о визите. И более никого.
– Здравствуйте, товарищ нарком…
– Роман Осипович – Берия прервал врача, – мы здесь с неофициальным визитом, поэтому просто, товарищ Берия. Хорошо?
Профессор Лунц согласно кивнул. Он был невысок, немного полноват, носил аккуратную бороду эспаньолку, белый халат и белая врачебная шапочка были для него привычным одеянием. Из-под густых бровей на нас смотрели внимательные серые глаза. Он не выглядел встревоженным, но какая-то настороженность во взгляде была, а кого визит начальства, даже не профильного, не напрягает?
– Нас сюда привело любопытство. Вот, товарищ комдив, хотел вам задать несколько вопросов.
– Комдив Алексей Иванович Виноградов, – представился я, – вы не могли бы провести нас к детям с ДЦП?
– Детским церебральным параличом? – уточнил врач, озадаченный не столько моим вопросом, сколько знанием привычной ему медицинской терминологии. Потом, скорее всего, сделал вывод о том, что кто-то из родных военного болеет этой болезнью, жестом предложил проследовать за собой. Мужественная санитарка выделила нам (мне, наркому и двум охранникам) белые халаты-накидки с завязками на шее. Мужественная потому, что она так решительно бросилась наперерез неправильно одетым посетителям, что ее напор смутил даже наркома.
– Самый страшный зверь в больнице – это санитарка на входе. – тихо пробурчал я, впрочем, эту реплику услышали оба – и профессор, и нарком. Оба промолчали. Но искорку юморную я в них все-таки заметил.
Через пару минут мы оказались у нескольких палат. Это были они, детки… Несчастные, скособоченные, в креслах-каталках и без них. Странные движения, мимика, кто-то издавал непонятные неразборчивые звуки, мычащие, кто-то пускал слюни. Зрелище малоприятное. Сердце мое разрывалось от боли. Я видел, что и Лаврентий Павлович, сохраняя внешнее спокойствие, был неприятно поражен.
– Роман Осипович, скажите, им что, помочь совсем нельзя? – задал вопрос Берия.
– Мы делаем всё, что возможно, но, увы, наши средства в этом случае ограничены. Мы не знаем причин этой патологии, потому и с лечением сложности. Мягко говоря…
– Комдив, покажите профессору наши данные… Это, Роман Осипович, материалы совершенно секретные. Есть одна лаборатория в САСШ, они там немного продвинулись в этом вопросе. Финансирование частное. Поэтому широкой огласки вряд ли получат. Моя просьба: оцените, если что-то есть толковое, внедрите у себя. Работа разведчиков не должна пропасть зря.
Я передал профессору папку, которую держал в руках. Лунц начал вчитываться в листочки и… пропал. Я видел, что он пропал! Пока ученый жадно просматривал лист за листом, я увлек Лаврентия Павловича к окну.
– Вы видите этих детей, товарищ нарком? Так вот – это я… Я в ТОМ времени. Посмотрите. В ТОМ времени это выглядит почти так же. Я всё объясню чуть позже.
Лаврентий Павлович стал смотреть по-другому, внимательно, подмечая каждую деталь в поведении детей-инвалидов. В это время Лунц чуть отошел от шока, настолько, что сумел задать вопрос:
– Товарищ Берия, откуда у вас это сокровище! Это же прорыв! Серьезный прорыв! Мы все проверим! Обязательно проверим!
Профессор переводил взгляд с меня на Берию и обратно, казалось, он не знал, кому надо трясти руку в приступе признательности.
– Скажем так, Роман Осипович, мы искали немного другое. Но не пропадать же информации. Верно?
– Абсолютно! Я уверен, тут есть очень важные методы. Всех ответов нет, но это многообещающе. Весьма!
– Ну и прекрасно! А мы с товарищем комдивом вас покинем. Не смею вам больше мешать.
Через несколько минут мы ехали обратно на Лубянку. Вот только теперь я ехал в машине с наркомом.
– И что хотел объяснить, комдив?
– Это наши ученые нарыли. Чтобы переход был успешным, мне, донору, не должно было о чем-то жалеть. Когда я стал сиротой, они сочли возможным привлечь меня к проекту. Я – инвалид детства, прикованный к креслу-каталке. В доме инвалидов мое существование было бы скорбным и недолгим. А с мозгами все было в порядке. Вот и оказался в нужном месте, чтобы меня отправили в нужное время. ТАМ меня убили. Просто убили. Меня там нет. Тут я получил новое тело и возможность нормально ходить, дышать, говорить. И любить. Вы меня извините, но я ведь все еще девственник… а тут первая любовь… Да! Не хотел ее терять! Было такое. Я предупредил, что появлюсь нескоро. Я согласен на любые условия и на любой режим работы, на который мне хватит здоровья. Если вы мне поверите, то работа предстоит гигантская.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду войну, которую не избежать. Моя первая цель была легализоваться и проявить себя. Главная цель – оттянуть войну, хотя бы на год. Максимальная – подготовить СССР к войне самым эффективным образом. При этом понимаю, что возможности наши ограничены, что время играет против нас, приближая этот день, поэтому возможно только точечное воздействие. Но шанс войну пройти с меньшими потерями есть. А это уже немаловажно.
– Почему?
– Потому что потерять двадцать семь миллионов человеческих жизней – это пиррова победа, товарищ Берия. И именно это изменить – моя главная цель.
До Лубянки мы доехали молча.
– Григорий Иванович, к вам посетитель.
– Пусть подождет, ничего с ним не станется.
Маршал Советского Союза Григорий Иванович Кулик был не в настроении. На крупном массивном лице, украшенном густыми бровями и короткими усиками «под Ворошилова» надолго утвердилось презрительно-недовольное выражение лица. Сейчас надо было бы это выражение стереть, но на это маршал не был способен. Ему совершенно не нравилось то, откуда появился его посетитель, то есть послать его подальше не получится, но и
