Посттравматические стрессовые расстройства. Депрессии. Мое состояние вызывало к себе уважительное отношение.
«Не стоит меня недооценивать. Это может плохо кончиться», — нашептывал голос в моей голове.
Для подстраховки я обратилась к психиатру. Он-то в состоянии мне объяснить, что же мне на самом деле угрожает.
Врач задал множество вопросов. Я пыталась на них отвечать со всей серьезностью. Ничего не приукрашивая. Ни в чем не перебарщивая. Решила выслушать мнение специалиста, каким бы оно ни было.
«Потребность во сне?»
Высокая.
«Вялость?»
Постоянная.
«Жизнерадостность?»
Все еще присутствует в достаточных количествах, теоретически
«Партнерские отношения?»
Наличествуют. Слава Богу.
«Сексуальность?»
Нормальная.
«Месячные?»
Отсутствуют.
«Работа клоуном?»
Невероятно важна. Основа жизни. И ее продолжения.
«Смех?»
Возможен. Важен. Целителен.
«Мысли о самоубийстве?»
Практически отсутствуют. Приходят иногда. На скоростной трассе. И на рассвете. Фантазии на тему перерезанных вен на запястьях.
«Мой вам совет: перерезание вен на запястьях — способ малоэффективный. Поверьте. Многие пробовали, и безуспешно. На память остаются лишь безобразные шрамы».
Даже если перерезать, лежа в ванне?
«Даже и в этом случае».
Стану ли я когда-нибудь снова вполне нормальной?
«Время будет работать на вас. Уже через несколько месяцев вам станет легче. Ретравматизация полностью не исключается. Но ваше состояние, судя по тому, как вы себя чувствуете здесь и сейчас, по моему мнению, вне опасности.
Заключение, которое я получила через несколько дней, снабдило меня научным названием моего состояния.
Depressio sine Depressione
Бесслезная (сухая) депрессия.
Перерезание вен на запястьях — способ малоэффективный. Поверьте. Многие пробовали, и безуспешно. На память остаются лишь безобразные шрамы.
Описание мне кажется подходящим. Оно мне нравится. Уже потому хотя бы, что впечатляюще звучит. То есть диагноз свой я уже знаю. Это немало. Мне позволено несколько повременить со своим возвращением в жизнь. Я должна себя поберечь, я не должна пока функционировать. Самое лучшее — повесить себе на шею большую табличку, для того чтобы сообщать каждому, что я нахожусь в особенном состоянии. Что я несу на спине невидимый рюкзак. Что я больна, что я бедствую, несмотря на способность смеяться.
«Не могли бы вы выдать мне удостоверение, которое я могу прицепить на грудь?» — спросила я вскоре после этого моего домашнего врача.
«Удостоверение?»
«Да. Чтобы информировать людей о том, что я страдаю невидимым заболеванием».
Вот как должен выглядеть этот документ.
ВНИМАНИЕ! ТРАВМА!
1. Эта женщина только ПРОИЗВОДИТ ВПЕЧАТЛЕНИЕ нормальной.
2. Она производит впечатление интеллигентного человека, но не в состоянии справиться с простейшими заданиями, такими как: отвечать на мейлы, заполнять анкеты, вести беседы ни о чем, выдерживать сроки, выражать свое мнение.
3. НЕ спрашивайте пациентку, нуждается ли она в помощи. Помогите ей попросту.
4. НЕ спрашивайте пациентку о том, как она поживает!
5. Не удивляйтесь тому, что пациентка радуется вам, но, тем не менее, неделями не объявляется. Это часть картины заболевания. Такое состояние может длиться месяцами.
6. В случае, если пациентка обещает что-то, НЕ относитесь к этому серьезно! Не исключайте того, что она может подвести. Попытайтесь принять саму пациентку всерьез и при этом не принимайте всерьез ее речи. Завтра она может говорить абсолютно противоположное сказанному сегодня.
7. НЕ спрашивайте пациентку о том, что она желает съесть. Просто приготовьте. Все равно что. Она съест.
8. ВНИМАНИЕ: предложение «На самом деле ничего страшного» способно ввергнуть ее в состояние крайней неуверенности и депрессивной замкнутости.
9. На тот случай, если пациентка заявит, что ей нужно в психиатрическую больницу: не теряйте присутствия духа. Приступайте к поискам телефонного номера неотложной психиатрической помощи. Но НЕ ЗВОНИТЕ. И не удивляйтесь, если пациентка уже через пять минут снова будет смеяться.
Дописывая последнее предложение, я не удержалась и прыснула. А когда я его закончила — смеялись мы обе, моя врач и я.
Вот ее совет, от всего сердца:
«Не переставайте смеяться. Выписывайте себе сами удостоверение. Хоть каждый день новое. И, если сочтете нужным, носите его с собой, в сумочке».
Ни удостоверения о болезни. Ни соответствующей таблички. Но уныние я все-таки испытывала. В моем представлении все мои друзья проводили дни напролет у телефона и ждали, когда же я позвоню. Дожидались, когда же объявлюсь и воздам им за то добро, которое они для меня сделали. Что я наконец стану опять нормальной: хорошей подругой, человеком, на которого можно положиться.
Воображение рисовало и другие неприятные картины.
Твои коллеги-клоуны расстраиваются оттого, что ты постоянно отменяешь назначенные выступления. Кроме того, в последнее время ты не особенно креативна. Ты невеселый клоун. Как долго это еще будет продолжаться? Ты уклоняешься от любых социальных контактов. Не отвечаешь на мейлы своих друзей… Дорогая, не кажется ли тебе, что ты перегибаешь палку? Твоя семья уже почти год как мертва. Каждый из нас ожидает, что вот теперь-то уж наверняка кривая поползет вверх, медленно, но верно…
Я была сражена. Сценарии, которые рисовала фантазия, показались мне более чем правдоподбными. Но моя потребность в тишине и одиночестве была слишком сильной. Все еще. И больше, чем когда-либо.
«Как же мне объяснить людям, что сегодня я чувствую себя еще хуже, чем почти год назад? Процесс скорби не описывается линейной зависимостью «постепенно лучше». Скорбь накатывает волнами. Ты сегодня можешь чувствовать себя на гребне, а завтрашнее падение может оказаться глубоким, как никогда.
Я сижу у своего психотерапевта. Вернер. Он занимается мной с тех пор, как я переселилась в Вену.
«Ты очень умный человек, — сказал он мне в начале терапии. — Но иногда ты бываешь уж чересчур умной. И соединяешь в голове вещи, которые вовсе не подходят друг другу. Моя задача эти узлы обнаружить и распутать их вместе с тобой».
«Кто же считает, что процесс скорби — это линейная зависимость?»
