Ознакомительная версия.
Так вот, мы, патриоты Российские, члены Великой Ложи, должны направить сей процесс в нужное и полезное для державы русло. А для энтого делу нам нужны такие люди, как ты, как капитан Раевский. Я не могу устроить тебя на службу в полк, но могу устроить тебя в тайную свою гвардию. Жалование буду платить очень достойное, и на верность твою полагаюсь вполне. Я абсолютно уверен в твоём согласии, так как в случае твоего отказа, я смогу принять нужные мне меры, дабы то, что я тебе отписал сейчас не стало достоянием знания никому постороннему (донос на тебя, в государственной измене лежит у меня в тайном месте). Не обижайся, ведь дело всей Отчизны нашей решается. Поэтому и такие меры осторожности.
Я тебя жду в Москву в мае к 10 числу… Там и оговорим детали.
С глубочайшим уважением
Писано генваря 21 числа 1724 года Пётр Андреев.За три месяца жизни в деревне своей Алексей успел уже много. Первое – он крестил Рахель и сыночка её Ионатана и были им дадены имена христианские Раиса и Иван. Далее он обвенчался с Раисою Ефимовой, и стала она теперь Раисою Синельниковой. Венчание и свадьба были почти тайною. Из церкви сразу поехали домой, дома посидели, как обычно, повечеряли. В спальню вошли оба, но когда Алексей обнял её и хотел сделать женою, она разрыдалась и стала умолять Алексея не трогать её, так как рана, нанесённая ей, мучала до сих пор её душу. Вид мужского тела возле себя вызвал у неё страх, омерзение и делал истерию. Алексей любя её несказанно, пожалел и лёг в гостиной. И только через две недели она сама попросила его лечь в опочивальне. Их любовь была не горячей и страстной, а более нежной. Алексей нежно любя Рахель, старался не причинять ей боли и сдерживал свою страсть, а она, видя его благородство и нежность, всё более и более проникалась к нему любовию и душевным жаром.
За это же время, Алексей сумел организовать в Раздорах своих и Бредах два отряда самообороны, обучив добровольцев из крепостных и жидовской молодёжи основам рукопашного бою и бою на саблях, используя палки вместо оружия. И, ежели крестьяне были более привычны к мордобитию, так как на первопрестольные праздники развлекались кулачными боями – стенка на стенку, то с жидами было сложнее. Надо было заставить их преодолеть в себе извечный жидовский страх забитости и попрания. Со временем это ему частично удалось, путём индивидуальных бесед и уроков. Из жидовской молодёжи получились отличные бойцы, быстрые, ловкие и самое главное достижение, бесстрашные. Жители деревень и местечка боготворили Алёху, души в нём не чаяли.
В конце февраля объявилась в округе ватага разбойничья. Они жгли и грабили поместья, убивали проезжих на дорогах, подстрекали мужиков на бунты и поджоги имений. Говорят прибыли они с Волыни, убегая от крепости, коей государь обложил земли западные.
Наведались они и в Раздоры и Бреды подстрекать мужиков на бунт и погромить и пограбить жидов. А было их в количестве до сотни гайдамаков. Каждый о конь да и с сабями и ружьями. Алёха был тогда в Полтаве у губернатора. Так вот, его отряды дали такой отпор гайдамакам, что те бежали, побросав оружие и большую часть лошадей. Алёха вернувшись, наградил свою дружину, а оружие попрятал, дабы не было оно обнаружено властию и дабы не было соблазну им воспользоваться.
Отношение соседей к браку Алексея было однозначно неодобрительным. Соседи перестали навещать его, и на балы и ассамблеи перестали приглашать. Везде только и судачили о жидовской его женитьбе, да об армии его местной, что исделал Алексей из холопов своих да жидов поместных. Особенно возмущены были старые барыни, матери молодых невест, которые засиделся в девицах. «Как так, сам казак донской безродовый, сам почти что холоп беглый, хоть и православный, да и взял себе такую же, да хужей ещё – жидовку толпою объёбанную, выблядка неизвестно от кого прижившую. Но Алексея эти все разговоры мало трогали, да и на балы и в гости он не собирался. Замыслил он из владений своих сделать что-то наподобие свободной страны, наподобие его родного Дона, где люди не были бы рабами, а свободно бы трудились и землю свою могли бы защитить, и за семьи свои постоять.
Но письмо от Петра Толстого обрывало все его планы, все его замыслы. Он, конечно, мог бы отписать Толстому, что и у него донос на Петра Андреевича имеется, да только это не гарантировало его и семьи безопасность. Не известно, какая власть будет через год, может быть, а может и раньше. По письму, по намёкам, понял Алексей, что власть самодержца зашатался, и что угрозою тому бывшие его ближайшие сподвижники. А раз так, значит надо принимать предложение, дабы лавируя в бурном течении придворных интриг обеспечить свою сохранность да и исполнить месть, которой он по-прежнему горел и алкал.
Несколько дней он находился в раздумье. Потом, принявши решение, созвал семейный совет в лице Раисы и Хаима. Вечером, за трапезой, он подкидывая Ванечку на коленке, прервал общий смех и веселие.
– Рахелечка, Фимка, послушайте суриозно што вам кажу. Получил я намедни письмо от знатного вельможи, графа одного, с которым мы по одному делу трудалися. Пишет он мне, что должон я в столицы ехать, да новую службу служить. А должон я, воленц не воленц, иначе грозит мне и вам, семье моей, кара суровая и неотвратимая. Я этих людёв знаю, от злокозненности своих планов не отступятся.
Возникло почти шекспировское молчание. Рахель охнула, прикрыв ладошкою рот.
– Любезные мои, вы нынче через меня подвергаетесь очень большой опасности. Связав со мною свою судьбу, ты, Рахелечка, вместе с Ванечкой, стали заложниками моей судьбы. Ты, Фимка, из простого управляющего – жида, стал моим родственником ныне, и потому грозит тебе участь разделить мою судьбу, со всеми тяготами. Может быть я и не прав был, что увлёк вас в этот государственный водоворот? Должон я был понимать, что нельзя мне впутывать вас в мою судьбу. Простите ради Христа. Но очень уж вы мне по душе, очень мою душу отогрели, и очень я люблю тебя, Рахелечка моя нежная…
Слёзы выступили у него на глазах. «Старею подумал он. Вытер глаза рукавом кафтана и продолжил.
– План моих действий таков. Мы с Рахелечкой и Ванечкой поедем до Москвы вместях, а Хаим останется в Раздорах. Из Москвы белокаменной Рахель поедет через Казань и там будет меня дожидаться. Ежели не появлюсь и вести не подам, то должна она с Ванечкой ехать далее в Сибирь, в город Селенгерск и Нерчинск, к моему другу, Рагузинскому Савве. Тем более он приглашал к себе. Этот человек надёжный и всем нам опорою и защитою будет. Я же, думаю, что отправлюсь в Столицу Новую служить службу. Как только дела свои по службе завершу, то и к вам непременно в Казань и направлюсь и Фимку захвачу. Или все вместе поедем к Савве, или вернёмся в Раздоры. Там будет видно, как служба моя сложится.
Рахель с ужасом смотрела на мужа, не в силах произнести ни слова.
– Так, а пока давайте продумывать план нашего путешествия. Какую карету возьмём, какие вещи в дорогу, кто поедет из слуг. Думаю взять кучера нашего, Архипа, да девку дворовую, Анфису, что б тебе и Ванечке прислуживала. Да Архипу нужон сменщик. Ты кого рекомендуешь, Ефим?
Хаим оторвал свои большие руки от лица. Глаза были наполнены вселенской еврейской скорбью. Он тяжело вздохнул, что – то пробормотал на арамейском своём наречии. Потом заключил.
– Знал ведь я, что добром всё это не кончится, нельзя еврею в баре лезть, высоко падать…
– Фимка, черт, ты что гундосишь! А что, лучше тебе было без моей защиты? Когда я в Гишпании за лягушатников сражался. Хто схотел, тот и уничтожил и унизил. Беззащитных и обречённых. Ты вспомни, как тебя за руки держали, вспомни бессилие своё, покорность свою. Принесли они тебе счастье, защиту? Я вот страшный грешник, народу погубил – не счесть! Но более защищая себя али людей мне поручённых. Так что это просто счастие наше, что дорожки, пути наши сошлися. Мы теперя вместях кого хош одолеем. С твоей мудростью, Рахелечкиной нежностью и заботой и моей силой и изворотливостью. Я вота вам буду сказывать по вечерам про друзей своих, Савву да Абрама Петровича. Так вечера покоротаем.
Как только сошёл снег, в первые числа апреля, стали готовиться в путь. Подготовили документы, проездные для Рахели и Ванечки, Запасли одежду, ведь в холода ехать далече, ну и прочее. Взял Алексей с собою образцы кожи, выделки со своего заводу. А вдруг да придется там в негоцианта переделаться. Тем более, был у них на заводе один умелец из калмыков, который показал Алексею и Хаиму способ выделки панцирной кожи. Выделка такая, что во сто крат панцирь легче железа, и движение не стесняет, а пуля с 20 шагов не пробивает. Хаим ещё усовершенствовал древнюю монгольскую технологию, а именно, вымачивание и растягивание кожи прямо в солевом растворе. Кожа становилась тонкая, гибкая, а пуля не берёт. С эти можно и к Государю пожаловать. Но торопиться не след. Всему своё время будет.
Ознакомительная версия.
