— Один ноль, — с ожесточением резанул майор и в порыве нахлынувшей, словно водопад, ненависти к фашистам, схватил охотничий нож, лежавший на тумбочке и с силой швырнул ей вдогонку. Завибрировал клинок, войдя на четверть в дверное полотно…
Майор посмотрел на часы, было почти два часа ночи. Ему остро захотелось принять контрастный очистительный душ, смыть с себя накопившуюся душевную грязь от трехдневного пребывания в нацистском Берлине. Боль от воспоминаний стихала, но одновременно пошли отрезвляющие мысли. — Что я делаю? Что я делаю? Непростительно расслабился. Выпил лишнего, привел к себе официантку. Ею воспользовался и затем выгнал как проститутку, срывая на ней зло. Ай, дурак! Какой срыв! Других готовил, а сам повел себя как бездарь, фанфарон. А проколы в ресторане? Мальчишка! — Киселев поднялся, набросил на себя халат и чуть прихрамывая проследовал в душевую комнату. По дороге с трудом вытянул из доски нож и тут он услышал слабый стук, доносившийся из прихожей комнаты. Кто-то стучал в дверь. — Кто? Полиция? Эльза? Зачем? — сердце забилось в тревоге. Офицер устремился к столу, где лежала портупея. Руки мгновенно и профессионально достали из кобуры «Вальтер», послали патрон в патронник.
— Кто? Что вам нужно? — ответил он твердым голосом, выйдя в коридор. Стук повторился, но уже с условным обозначением. — Свои, — облегченно вздохнул Киселев и открыл дверь.
На пороге стоял Медведь.Он был встревожен.
— Я вас не вызывал, господин обер-лейтенант Клебер, — тихо, но с нескрываемым раздражением на немецком языке произнес Киселев. — Что случилось?
— Здесь стоял шум, господин майор. Бежала в слезах официантка, я ее видел в ресторане «Папа Карло».Я подумал, может нужна моя помощь.
— Нет, спасибо, обер-лейтенант. Все хорошо…Но раз вы здесь, то заходите, не стойте у порога, — майор пропустил офицера к себе в квартиру и убедившись, что за ним нет слежки, закрыл дверь на замок.
— Что случилось, товарищ Константин? — на Киселева уставились строгие, недоуменные глаза Медведя. — Вы так кричали, что я боялся что к вам приедет полиция.
— Потом расскажу, Медведь, — с горечью произнес старший офицер, отворачивая от него глаза. — Это мой прокол. Сдают нервы. Соседи снизу молчат?
— Пока молчат. А что собственно случилось? — Михаил бегло посмотрел по сторонам.
— Я сказал «потом». Не зли меня. В гости не приглашаю. Очень поздно. Думал утром вас всех собрать, но раз ты сам заявился, то слушай, — майор смотрел на офицера уже властными, требовательными глазами. — Встреча с Ольбрихтом прошла удачно. Он согласился работать на наших условиях. Завтра я еду с ним в концентрационный лагерь «Бухенвальд» с проверкой. По какому поводу еще не знаю. Ольбрихт пообещал официально легализовать наши права в Вермахте. Приказом Генштаба все трое будут откомандированы к нему. Наши обязанности позже будут уточнены.
— Это хорошая весть, Константин, — сдержанно, без улыбки произнес Михаил. — Попади, не дай Бог, в комендатуру, на многие вопросы у нас не будет вразумительных ответов.
— Ты прав, Медведь. Этот Ольбрихт большая находка для нас. Правда, чувствую, он не все договаривает о своих возможностях в предсказывании будущего. Ходит вокруг да около. Юлит. Мы только в начале разгадки его тайны. Но расколется, еще не время. Одну минуту подожди, — Киселев что-то вспомнив, быстро зашел в свою комнату, на листе бумаги написал несколько строчек текста и вновь вернулся к Медведю.
— Прочти и запомни, — и передал тому записку.
Михаил несколько раз пробежался глазами по шифровке, вернул ее назад. — Запомнил.
— Хорошо. Дословно передашь все…, в общем, знаешь – кому, — и достав из кармана халата бензиновую зажигалку, сжег записку. — Меня не будет три дня. Остаешься за старшего. Никуда не выходить. Сидеть тихо. Задача ясна?
— Так точно, товарищ Константин.
— Тогда ты свободен. Давай! — он протянул Михаилу руку и крепко пожал ее.
— Удачи вам.
— К черту. Отдыхай. Надо несколько часов поспать. За эту встречу с немецким магом я очень устал. Кажется, он высосал всю мою энергию.
— Понимаю вас, — Михаил улыбнулся.
— Ничего ты не понимаешь, — буркнул Киселев и громче, закрывая дверь за Михаилом, на немецком языке добавил: — Доброй ночи, господин Клебер. Вы мне очень помогли..
— Schnell! Schnell! Быстро! Быстро! — раздавались окрики немецких конвоиров, которые резиновыми палками подгоняли выскакивающих из вагонов-телятников прибывших узников. Страшно худые, изнеможенные, с запавшими щеками, в рваной арестантской одежде заключенные выбегали и безропотно становились в строй. В их глазах царили подавленность воли и страх перед неизвестностью будущего, непредсказуемостью действий эсэсовцев. Первые три колонны евреев сразу были окружены охраной с собаками. Разъяренные овчарки, натасканные на полосатую форму, рвались из рук проводников, пытаясь вцепиться клыками в обезумевших людей. Конвоиры смеялись и иногда ослабляли поводки.
Кто-то из бедолаг с нашивкой звезды Давида на груди, не удержался, поскользнулся, пробегая по трапу, упал вниз. Падая, он ухватился руками за впереди бегущих узников и увлек их за собой.
— Подымайся, юде! — закричал подскочивший к еврею конвоир и с размаху нанес по спине сильный удар дубинкой. — Подымайтесь, дохлые свиньи! — наносил он удары по телам лежащих заключенных. Те кричали от боли и пытались подняться.
— Оставь их, Ганс, побереги силы, — одернул ретивого ефрейтора СС старший конвоир. — Они покойники, Ганс. — Сержант СС из дивизии «Мертвая голова», охранявшей концентрационный лагерь Бухенвальд и его филиалы, достал пистолет из кобуры и равнодушно нажал несколько раз на курок. — Одним больше, одним меньше, не все ли равно. Они мрут сотнями ежедневно как мухи.
С лязгом открылись новые двери телятников и, хватая воздух ртами, словно рыбы выкинутые штормом на берег, новые волны заключенных побежали по трапам становиться в строй.
— Быстро! Быстро! — гортанно покрикивали веселившиеся конвоиры. Образовывались новые колонны узников Бухенвальда: с нашивками P – поляки, R – русские, U – украинцы, L- латыши.
— Вперед! — дал отмашку перчатками начальник пункта приема заключенных гауптштурмфюрер СС Беркель, когда все заключенные вышли из вагонов. Полутора тысячный строй потянулся по дороге смерти, дороге Карахо к лагерю Бухенвальд.
От тупика железнодорожной станции до лагеря идти недалеко. Впереди уже виднелись центральные кованые ворота. По обе стороны, которых располагались деревянные корпуса комендатуры, карцер и камеры для допросов и пыток. Весь трех километровый периметр лагеря был окружен бетонными столбами с многолинейным проволочным ограждением, по которому шел электрический ток высокого напряжения. Над многочисленными бараками, а их было 52, где размещалось до полусотни тысяч узников, возвышалась труба крематория. Из нее валил черный устрашающий дым.
Узников разделили на две части. Колону евреев направили в карантинный маленький лагерь, расположенный левее. Здесь старые конюшни с земляным полом немцы переделали под бараки. В 12 бараках размерами 50 на 40 было набито до 13 тысяч узников. В основном – евреи и поляки, но порой размещались и русские военнопленные. Условия содержания в карантине были настолько бесчеловечные, что не поддавались разумному постижению. Ежедневно оттуда вывозили по сто и более трупов на сжигание в крематории.
Колонну славян направили через единственные центральные ворота, через которые разрешалось только входить и выходить. Кованая циничная надпись на немецком языке: «JEDEM DAS SEINE» (КАЖДОМУ СВОЕ) на решетчатой калитке ворот леденила души проходивших узников.
В это время «Хорьх» подполковника Ольбрихта в сопровождении охраны и бронетранспортера связи, проехав город Веймар и, свернув к горе Эттельсберг, где в живописном месте среди буков и вязов в насмешку для обреченных и был построен еще в 1937 году концентрационный лагерь, через двадцать минут остановился недалеко от ворот.
Офицеры вышли из машин. Сладковато-смрадный смог стоял над территорией лагеря. Из трубы крематория выходили черные клубы дыма. Ни одной пролетающей птицы. Осенние краски – грязно-желтые, серые, мрачные. Листья близстоящих деревьев и кустов пожухли, скрутились. Только монотонно-шаркающий стук деревянных башмаков, да окрики конвоя, да лай разъяренных псов. Полосатые люди-зомби, еле держась на ногах, проходили мимо. В глазах – обреченность и страх.
— Разрешите остановить колонну, — обратился к Ольбрихту его адъютант старший лейтенант Кессель.
— Нет, не надо! Подождем. Идите, обустройте личный состав сопровождения. Здесь рядом казармы СС. Я и майор Шлинк постоим, покурим. Встретимся в штабе комендатуры. Связисты дежурят круглосуточно, посменно. Выполняйте! — распорядился Франц и отпустил офицера.
