Со дня на день может появиться Алексей Петрович, и тогда нам срочно придется срываться и ехать в Лужки. Но наш отъезд не должен выглядеть внезапным и вызывать лишние вопросы, так что нужно к нему хорошо подготовиться.
— Как же мне здесь нравится — тихо говорит Вика, отпивая чай из тонкой фарфоровой чашки — Сидим сейчас, как когда-то раньше — дома или на даче. Неужели весь этот ужас с Олениными закончился? Даже не верится…
— И заметьте! — поднимаю я палец вверх — Никакого телевизора, компьютера или смартфона. Окно на улицу приоткрыто, но тишина такая, словно мы за городом.
— Да, у нас и за городом такой тишины нет! — фыркает Нюся, а потом, вздохнув, добавляет — От планшета я бы сейчас не отказалась. Понятно, что здесь ни связи, ни интернета, но хоть любимую музыку бы послушать.
— А заряжать его как? — спрашивает Вика — Фигня все это, Ань. Нужно уже привыкать жить безо всяких гаджетов, электричества и вообще без многих привычных вещей. Чувствую, трудно нам будет, но главное — мы снова все вместе.
— Ну, живут же здесь люди — возражаю я дочери — гораздо опаснее, что медицина у них практически на уровне каменного века. Можно умереть от простого аппендицита или туберкулеза. И это я уже про отсутствие стоматологии не говорю. Девчонки, с сахаром и шоколадом нужно поосторожнее.
— Учту! — кивает Лена — Конфеты и варенье — это вовсе не то, без чего жить невозможно. Еще бы нормальные зубные щетки тут найти. В Германии они вроде бы уже есть.
— В Англии — поправляет ее Вика — там их в конце 18-го века начали выпускать. Это я точно знаю.
— Тогда, и здесь найдем…
Девчонки тихо переговариваются, подливая себе кипяток из пузатого самовара и решая бытовые проблемы, я же задумчиво смотрю в окно, строя планы на утро. Миры разные, а наши семейные привычки неизменны. Все у нас как прежде. И цену за наше общее счастье я плачу вполне приемлемую. А дела…
Во-первых, завтра нужно сдать загранпаспорт в канцелярию губернатора. Во-вторых, срочно легализовать нашего гуркха. Рама уже пошел на поправку и даже начал понемногу ходить. С девчонками я его познакомил, и, кажется они ему понравились. По крайней мере, обе дочери бегло говорят по-английски и могут с ним общаться, а это уже немало для человека, оказавшегося в чужой стране. Они его еще и русскому потом обучат, или я не знаю своих дочерей!
Ну, и в-третьих, нужно сбыть драгоценности, изъятые у бандитов. Деньги тают, пора пополнить семейный бюджет. К приличному ювелиру соваться стремно, стоит поискать какого-нибудь местного жучилу, готового выложить деньги, не задавая лишних вопросов. Пара мыслей на этот счет у меня есть, но пока не ввяжешься, не поймешь, как это лучше провернуть…
— … Ваше Императорское Величество, светлейший князь Лопухин дожидается в приемной вашей аудиенции.
Николай I поставил резолюцию на прочитанном документе, убрал его в бювар и поднял глаза на флигель-адъютанта.
— Зови. Не стоит мучить пожилого человека долгим ожиданием.
Пока Петр Васильевич старческой, шаркающей походкой заходил в кабинет, а потом долго раскланивался с императором, тот успел взять папку, лежащую на краю стола, и пробежать глазами докладную записку светлейшего князя, чтобы освежить в памяти ее основные пункты. Не сказать, что у Николая предложения председателя Государственного совета вызывали резкое отторжение. Нет. Но… они несколько противоречили первоначальным планам царя. А планы, тем более хорошо обдуманные, он менять не любил.
Пригласив Лопухина сесть в кресло рядом со своим рабочим столом, император первым начал непростой разговор
— Петр Васильевич, прочел я вашу записку и, сказать честно, нахожусь сейчас в некотором недоумении. Объясните мне: неужели это так важно, чтобы на коронации присутствовало как можно больше наших подданных из числа русских людей и других коренных народов империи? К чему нам соблюдать излишне строгие пропорции в их представительстве?
Пожилой сановник тяжело вздохнул и полез в карман своего камзола. Вытащил оттуда сложенный вчетверо лист дешевой серой бумаги, разгладил его на колене, удрученно покачал головой, глядя на крупные буквы текста, и с поклоном передал царю.
— Простите, государь, но думаю, вы и сами уже видели такие возмутительные листы — ими сейчас обе столицы наводнены, они чуть ли не в каждом кабаке найдутся. Наверное, Александр Христофорович уже докладывал вам о них.
Николай вчитался в текст, и брови его полезли на лоб от удивления:
'Указ царя Алексея Михайловича от 18 мая 1661 года о том, как относиться на Святой Руси ко всякого рода «блядским детищам»:
'Учали на Москву и во всякие наши царя и великого князя град многие еретики и разные немецкие люди приходити и стали просить они нашея царския службы и мы, государь и великий князь всея России, собрали мы наши архиепископы, епископы, архимандриты и иереи на думу и положили мы о том с думными людьми их блядских детищ, еретиков и всяких немцев на воеводства не посылать и к воеводствам не определять, а быть им блядским детищам только в Москве и записыватися им по черной сотне, а в службу нашу царскую поступать ворам в ратную, и то по нужде.
Дан в Москве, лета от Р.Х. 1661 мая в 18 день. На подлинном печать стоит царская. Указ печатан церковною печатью с оговоркою «Дать только кому надлежит ведать и без нужды хранить в тайне».
— Позвольте, но это же откровенная фальшивка⁈
— Ох, если бы, Ваше Величество… Я ведь этот старинный Указ собственноручно доставил вашему покойному батюшке из Московского архива. Так что в его подлинности можно даже не сомневаться. Уж не знаю, чем руководствовался покойный император — подозреваю, что без вашей матушки дело там не обошлось — но на следующий день он велел составить тайный циркуляр, и разослать его по всем губернским архивам с приказом уничтожить имеющиеся там копии сего Указа. И скажу, как на исповеди, лучше бы Павел Петрович этого не делал! — Лопухин перекрестился, снова тяжело вздохнул и, помолчав, добавил — Об этом древнем Указе уже толком и не помнил никто, а тут вдруг такая ажиотация случилась, что всякий ушлый писарь из архива бросился снимать с него копию в надежде заработать копейку. И чтобы повеселить знакомых господ.
— Ну, так с этих событий тоже уже больше четверти века прошло! — воскликнул Николай, брезгливо
