с коварной стихией.
Мне стало обидно. Будь я совершенно трезвым, я бы только рукой махнул и посмеялся над этим хвастуном, если не сказать — брехуном, но подогретый спиртовыми парами, я решил, что тоже должен предстать в глазах присутствующих здесь дам бесстрашным героем. Только мне не нужны выдуманные океанские шторма. Когда у меня в реальной жизни хватало приключений, о которых в книжках не напишут. Об одном из таких приключений я и решил рассказать, под воздействием алкоголя позабыв об одной мелочи, что это воспоминания не Александра Сергеевича, а Владимира Юрьевича Данилова.
Это случилось на второй год войны. Осенью глубокие колеи разбитого лесного проселка были залиты жидкой грязью, поверх которой плавали яркие — желтые и красные — осенние листья. Лес то подступал к самой дороге, то разбегался в стороны. По этому самому проселку, тяжело ворочая высокими колесами, страшно завывая мотором, и полз наш армейский вездеход. Нас было всего трое, и мы были заляпаны грязью с ног до головы. Правда, грязь была везде: на дверцах кабины, на радиаторе и капоте. Даже на лобовом стекле «дворниками» были вычищены мутные полукружья.
Неожиданно из леса, наперерез джипу выскочил толстый мужик в длинном балахоне. Настолько неожиданно, что я его едва не пристрелил. Хорошо, что Пайчадзе, старшина, который был за рулем, притормозил. Сделать это было совсем нетрудно, так как скорость машины была ничтожной. Я поднялся с сиденья, убрал в кобуру свой «Стечкин» и с подозрением уставился на толстяка, который вдруг повалился на колени, срывая заляпанные очки.
— Ради бога, товарищ офицер помогите!.. — прохрипел он. — Окажите любезность, спасите их!..
Выпрыгнув из кабины, я спросил:
— Кто вы такой?
— Я врач небольшого ведомственного санатория, — принялся объяснять толстяк. — Моя фамилия Голубев. Эрнест Иванович, к вашим услугам… Прошу вас, товарищ офицер, помогите… Бандиты… Они всех их расстреляют… Мои пациенты…
Внимательно оглядев окрестности, я скомандовал:
— Старшина! Сержант! Ко мне!
Прихватив автоматы, мои солдатики вылезли из кабины. Врач Голубев уже выбрался из колеи, встал чуть в сторонке.
— Боевиков много? —спросил я у него.
Водрузив очки на переносицу, предварительно протерев их на удивление чистым носовым платком, врач деловито сообщил:
— Нет, человек пять, но он эти… головорезы…
— Недобитки… — процедил я сквозь зубы. — Далеко идти?
— Около километра, к озеру…
— Ясно… — откликнулся я и добавил, обращаясь к своим. — Сойкин, Пайчадзе, дело тухлое. Если верить этому типу, вон за тем лесом спрятались пятеро моджахедов. Похоже, басаевцы… Тачку в лес. Берем каски и весь боезапас. Действуем по обстановке. Задача ясна?
Старшина с сержантом откликнулись вразнобой, но четко:
— Так точно, товарищ лейтенант!
— Выполняйте!
Откозыряв, солдаты вернулись к машине. Сойкин вытащил из кабины каски и подсумки, а Пайчадзе задним ходом завел машину в подлесок.
Я вполголоса обратился к врачу:
— Надеюсь, это не подстава, товарищ Голубев… Иначе, сами понимаете…
Видать, в моем голосе прозвучала столь недвусмысленная угроза, что врач поспешно замотал головой, едва не потеряв при этом свои очёчки.
— Как можно, товарищ офицер! — забормотал он. — Я ведь понимаю, война, считай, кончилась… Вам, наверное, по домам скоро… А тут я… Но мои пациенты совершенно беспомощны, а эти звери…
— Бросьте! — отмахнулся я. — Скажите спасибо, Эрнест Иваныч, что мы вам подвернулись… А то пришлось бы искать помощь в другом месте… Показывайте дорогу.
Врач с готовностью устремился в лес. Я кивком показал на него Сойкину.
— Присмотри за ним, Тимоха. Если что…
Сержант молча кивнул, и мы, крадучись, двинулись вслед за Голубевым.
Ведомственный санаторий был, похоже, расположен на территории старинной усадьбы, на берегу небольшого лесного озера. Сама усадьба сгорела, уцелел только флигель в глубине густого, запущенного сада, окруженного оградой из металлических прутьев. Мы старались двигаться скрытно, не забывая проверять тропу на предмет растяжек. То, что Голубев уже разок прошел этим путем, ничего не значило. Враг мог поставить мины и после его ухода. За два года войны, я хорошо изучил повадки моджахедов. Как ни странно, ни в лесу, ни возле ограды никаких сюрпризов мы не обнаружили. В ограде некоторых прутьев недоставало и в сад легко было проникнуть незамеченными, но я не спешил, предпочитая внимательно изучить обстановку. Было тихо. Где-то играл магнитофон. Из трубы на крыше уцелевшего флигеля струился дымок. Один из боевиков полулежал в шезлонге, баюкая на коленях «Калаш». Глаза его были закрыты, а изо рта на подбородок стекала тягучая сонная слюна. Видимо, это и был караульный.
— Совсем обнаглели суки… — пробормотал я. — Где ваши пациенты, Голубев?
— В подвале, под развалинами, — прошептал тот. — Умоляю, товарищ офицер, поторопитесь…
— Тихо! — прошипел я.
И сделал знак рукой. Спустя мгновение, по ту сторону ограды появился сержант. По пластунски подкрался, к ничего не подозревающему басаевцу и всадил ему штык-нож между лопаток, прямо сквозь матерчатую спинку шезлонга. Вынул нож и, словно завершая естественный жест, метким броском поразил другого бандита, появившегося на крыльце флигеля, в горло. С хрипом, обливаясь кровью, тот свалился с крыльца, задев при этом ведро. Раздался грохот. В ответ послышался веселый голос, что-то произнесший на чеченском. Из флигеля показался третий боевик. Споткнулся о тело убитого, истошно заорал, но захлебнулся собственным криком, почти перерезанный пополам автоматной очередью, выпущенной мною.
— Трое… — удовлетворенно подытожил я. — Пайчадзе, за мной! Голубев, остаетесь на месте.
Внезапность нападения была утрачена. Оба оставшихся в живых боевика успели залечь, с двух сторон простреливая площадку перед флигелем. Сойкин перекатом добрался до дренажной канавы, но теперь ему было не поднять головы. Я вызывал огонь одного из моджахедов на себя, позволяя старшине зайти тому за спину и убить одним выстрелом. Услышав, что огонь справа прекратился, сержант рывком выскочил из канавы, поливая автоматным огнем пространство перед собой. Одна из его очередей достигла цели, но дух успел швырнуть гранату почти сержанту под ноги. После секундной задержки, раздался взрыв, который сшиб Сойкина с ног. Я протиснулся между прутьями, подскочил к лежащему навзничь сержанту.
— Тимоха! Живой?
Сойкин попытался приподняться, но тут же застонал. Из продырявленной правой штанины толчками выплеснулась кровь.
— Зацепило, мать твою так ее перетак… — выругался он. — В самом конце, зацепило, летеха… Невезуха…
— Доктор, сюда! —крикнул я. — Сержант ранен!
Сквозь ограду, с трудом протаскивая брюхо, пролез Голубев. Тяжело переваливаясь, он побежал к раненому, на ходу вытаскивая из кармана
