Вывод?
Получил мой лечащий врач неслабых трендюлей — за неспособность раскрутить клиента на откровенность — и понуро куда-то уполз… Никому не сообщив о том, что дал мне бумагу и огрызки карандашей. Правильно, не оценили его трудов тяжких. А это как-то не очень способствует хорошей памяти — обида все застилает. Ну, с бумагой-то ничего страшного, эти листики на подоконнике лежали. И бдительные медсестры их тотчас же приватизировали — непорядок! Не удосужившись полюбопытствовать — для чего нужна бумага без приспособлений для письма? И вот остались у меня эти карандашики. Полезная вещь, они же не только для рисования применяются…
— Хочу вас предостеречь, подполковник! — поднимает палец вверх немец. — Мы и так знаем очень многое — вы, в свое время, были достаточно откровенны!
Это он, типа, меня топит? Мол, нет тебе дороги назад! Ну что ж, подыграем — ему сейчас только аплодисментов не хватает.
— Я понимаю, герр профессор… Еще когда увидел здесь лейтенанта Демина…
Очкастый хмыкает.
— А чего же вы ожидали, любезнейший? Здесь работают серьезные люди — мы ничего не оставляем на произвол судьбы!
Так вы зевнули?
Не усекли, что Демин назвал мне свое настоящее звание?
Вот что бывает, когда руководить серьезным делом начинают дилетанты!
Нет, где-то ты, дядя, несомненно, величина — тут и спорить не стану. Но вот в элементарных вопросах (которые тебе попросту неинтересны — орлы мух не ловят) — ты лох педальный! Да любой, даже самый сопливый опер первым делом обеспечил бы получение достоверной информации о моем разговоре с Деминым. И на разговор бы со мною не пошел без этого.
А ты, милок, решил, что твой гипноз (или что вы там еще сотворили с ним) уже более чем достаточная гарантия? И даже более того — только что сам в этом признался?
Нет, где-то ты там, возможно, и профессор — даже академик! Хоть президент…
А в оперативной работе — на уровне первоклассника.
Церковно-приходской школы.
Элементарных азов не знаешь.
Кто мешал Холечека досуха выжать? Его рапортом не удовлетворившись?
Никто не мешал — но не сделали этого.
Дав мне в руки оружие.
Кто не давал бедного Демина наизнанку вывернуть, каждое его слово запротоколировав?
Никто.
Но и этого делать не стали — дабы не подвергать сомнению авторитет очкастого. Неудобно им, видишь ли…
А значит, дошли мои бумаги по адресу!
Развязаны у меня теперь руки, нет больше нужды любой ценой через фронт идти. Стало быть, дорогие вы мои товарищи, пообщаемся мы плодотворно. Не обещаю, правда, что будет данное общение приятным (для некоторых)… так война же на дворе… не до любезностей.
— И что это за место? — вышедший из машины Гальченко с любопытством огляделся по сторонам. — Поглуше в лес заехать не смогли? Тут даже электричества, наверное, не имеется!
— Есть, герр майор! — Метцер позволил себе несколько расслабиться. Дорога позади, у ворот надежная охрана — можно перевести дух. — Здесь раньше был санаторий для каких-то важных персон. Так что все, что положено, присутствует.
От центрального здания быстро подходил офицер — дежурный вышел встречать важных гостей.
— Вот! — обернулся к нему Метцер. — Сейчас вас проводят в ваши комнаты, вы сможете привести себя в порядок с дороги.
— Неплохо бы… — успокаиваясь, буркнул майор. — Я бы и поспал — в самолете нещадно трясло, да и эта дорога…
— Увы, герр майор — это не рейх! Хороших дорог тут нет…
После некоторого напряжения своих (весьма скромных, надо сказать) художественных способностей протягиваю профессору рисунки.
— Ну… как-то вот так…
— И что это? — изучив мои «творения», тычет кончиком карандаша в рисунок очкастый.
— Измерительная аппаратура.
— Что она измеряет? Как?
— Увы… — развожу смущенно руками. — Мне этого не объясняли…
— Так! Это кресло, куда вас усаживали… Цифра «один»?
— Научный руководитель.
— Понятно, вот где он стоит… так, чтобы видеть ваше лицо?
— Да.
— Тогда эти две цифры — его ассистентки?
— Совершенно верно. Стоят позади и держат руки на моих плечах.
— Обе?
— В смысле?
— Обе руки держат?
— Э-э-э… нет. Каждая держит одну руку. Простите, но я не мог повернуть головы — это было запрещено. Поэтому более подробно ответить не могу.
— Разумно… Как много энергии требует данная операция?
— Не знаю… много!
— Взрыв вы ощущали?
Мать-мать-мать… это еще откуда? Какой, к чертям свинячьим, взрыв?!
— Нет…
— В помещении нет окон?
А что я им успел уже сказать?
— Нет.
— Вы уверены?
— Абсолютно!
— Ну что ж… — встает со стула очкастый. — Отдыхайте. Скоро мы еще раз встретимся.
Выйдя во двор, фон Хойдлер направился в дальний конец санатория. Здесь вместо существовавшего некогда спортивного городка (который, в принципе, и так никогда и не являлся особо популярным среди отдыхающих) было возведено странное сооружение.
Железобетонный забор, как удав, охватывал несколькими витками приземистый бункер. Молодая трава не успела еще скрыть следы недавней стройки. А по извилистой тропинке через специально оставленные проходы в бункер и обратно сновали саперы. Внимательный взгляд отметил бы отсутствие бойниц, укрытий и пулеметных площадок. Это было не оборонительное сооружение. Симметричностью и регулярностью линий вся постройка в целом напоминала храм. Закончили строительство совсем недавно, бетон на внешнем кольце еще даже толком не схватился.
Профессор, обдумывая свои эксперименты, воспользовался ранее построенным стандартным бункером, распорядившись возвести вокруг него кольцеобразные стены по своему чертежу. Так что и дополнения, внесенные гауптштурмфюрером, не слишком усложнили и задержали стройку.
Миновав работающих солдат, профессор, пригнув голову, вошел в центральное сооружение.
Здесь было светло — горели лампы. Бригада монтажников уже заканчивала установку стенных панелей из дерева. На первый взгляд убранство бункера скорее напоминало рабочий кабинет ученого, нежели внутренность блиндажа. Сходство только усиливалось обилием всевозможной аппаратуры, аккуратно установленной на стеллажах. Стоявший спиною к вошедшему гауптштурмфюрер распоряжался монтажом сложного пульта с множеством переключателей и контрольных лампочек.
— Левее, Эрхард! И чуть выше… так! Крепите здесь!
— Хайль Гитлер! — поздоровался вошедший.
— Хайль! — поднял руку инженер.
— Как ваши успехи, мой друг?
