Но женщина обеими руками вцепилась в стойку тахометра, торчавшую из центроплана. Пересохшими губами она прошептала:
— Руки… помоги… отцепить.
Михаил по одному разжимал пальцы, онемевшие от мертвой хватки. Досталось ей. Конечно, страшно было: иной мужик на ее месте штаны бы обмочил.
Михаил помог ей слезть с центроплана, буквально стащив на землю за ноги. А с другой стороны самолета набежавший люд вытащил тело раненой летчицы. Уложив ее на носилки, они бегом кинулись в санчасть.
Только теперь почувствовав невероятную усталость, Михаил сбросил с себя телогрейку и без сил опустился на землю, прислонившись спиной к колесу шасси. Он тут же ощутил странный холод во всем теле и, когда стал ощупывать одежду, понял, в чем дело: гимнастерка под телогрейкой была насквозь мокрой от пота.
Из кабины вылез Василий, размял затекшие суставы.
— Вроде легкая, а все колени отсидела, — посетовал он.
— Не жалуйся, вон какая девушка у тебя на коленях сидела, — пошутил кто-то из техников.
Увидев неладное, к самолету подошел командир полка. Все вытянулись по стойке «смирно», к майору шагнула летчица:
— Товарищ комполка! При выполнении боевого задания была сбита и села на вынужденную посадку на оккупированной территории. Самолет сгорел. Штурман Климук ранена. Рядом с нами сел У-2. Фамилию летчика не знаю. Он нас вывез с места посадки, — четко доложила она.
— Ну-ка, ну-ка, кто у нас герой?
Майор обвел взглядом собравшихся. Все как-то подались назад, и получилось, что Михаил с Василием оказались впереди.
— Из штрафной эскадрильи? — сразу понял майор.
— Так точно. Пилот красноармеец Борисов.
— Штурман-бомбардир красноармеец Антонюк.
— Благодарю за службу!
— Служим Советскому Союзу!
— Товарищ майор! Разрешите обратиться! — нарушила внезапно наступившую тишину женщина-пилот.
— Обращайтесь!
— Поступок и в самом деле геройский, наградить бы их, — выступила вперед спасенная летчица.
— Не могу, Лебедева, — штрафников к наградам представлять не положено.
— Тогда срок скостить, — не унималась женщина.
— Тоже не в моих силах. Их трибунал приговорил, и я решение трибунала изменить не вправе.
Женщина от досады закусила нижнюю губу.
— Хлопцы, как же вам это удалось? — полюбопытствовал майор.
Желая услышать из первых уст историю невероятного спасения женщин-пилотов, летчики и техсостав, свободные от полетов и работы, придвинулись поближе.
— Это штурман у меня молодец — глазастый, — сказал Михаил. — Он заметил, что самолет лежит на земле и хвост у него горит. Я и сел. А остальное вы уже знаете.
— Да спасенных мы видели, а как тебе в голову пришло летчицу на центроплане положить?
— Ну не бросать же у немцев боевого товарища! Тем более что они на мотоциклах к месту вынужденной посадки уже ехали, и времени долго раздумывать у нас просто не было. Раненую — ту сразу во вторую кабину определили, к штурману. А пилота пришлось поясным ремнем к растяжке пристегнуть, чтобы ветром с крыла не сдуло. И потихоньку — на аэродром. Одно плохо было: двигатель в полете грелся, думал — не дотяну.
Окружающие слушали с интересом. Рассказ поучительный, тем более что и в дальнейшем такие знания могут пригодиться.
Внезапно летчица всплеснула руками:
— Ой, надо же узнать, как там Татьяна!
В голове у Михаила вдруг сверкнула догадка. А не те ли это летчицы, с которыми он познакомиться хотел, да они его отшили? У раненой лицо в крови было, да и темно — сложно узнать. А вот пилот… Но женщина уже повернулась и побежала в санчасть.
Механики подхватили самолет за хвост и покатили его на стоянку.
Летчики окружили Михаила и стали расспрашивать, как себя вел самолет в воздухе, — зашел чисто профессиональный разговор. Как водится, начали рассказывать разные случаи. Поговорив с полчаса, стали расходиться, а Михаил с Василием направились в столовую — надо было завтракать и спать.
Через час аэродром как будто вымер — ведь летчики и техсостав трудились ночью и отсыпались днем.
Михаил спал на стоянке, на чехлах, — нравилось ему отдыхать на природе. Воздух свежий, не то что в казарме: пахнет гуталином, хлоркой и еще бог знает чем — чем-то казенным. Да и мужики храпят во сне так, что стекла дребезжат. Попробуй тут усни.
Проснулся он ближе к вечеру от ощущения, что кто-то стоит рядом. Открыл глаза и увидел перед собой женщину-пилота. Заметив, что Михаил проснулся, она улыбнулась:
— Ну и здоров ты спать, летчик. Я уже с полчаса здесь стою, все не решаюсь тебя разбудить.
— А чего меня будить — сам проснулся.
Михаил встал, руками растер лицо. Да и лежать, когда женщина стоит, как-то неудобно.
Летчица протянула ему руку для рукопожатия:
— Лебедева.
— Я уже знаю — майор говорил.
— А вас как? Должна же я знать, как зовут моего спасителя.
— Красноармеец Борисов, — официально представился Михаил. И после секундной задержки добавил: — Штрафник, уголовник и трус, а еще человек непорядочный, поскольку летаю не на истребителе или бомбардировщике, а на У-2.
Щеки Лебедевой вспыхнули багрянцем — видно было, что она хотела ответить колкостью, но не нашлась что сказать и потому немного невпопад и запинаясь проговорила совершенно неестественную в таких случаях фразу:
— Меня Верой зовут.
— Меня Сергеем, — ответил Михаил. — Да вы садитесь. — Он галантно указал на самолетные чехлы, с которых только что поднялся.
Летчица уселась. На этот раз она была без комбинезона-в гимнастерке и юбке. Михаил увидел капитанские петлицы и поблескивающий на груди орден Красной Звезды. Не то что у Михаила: на застиранной гимнастерке — ни одной награды, и голубые петлички девственно-чистые: рядовой.
— Как там раненая?
— В себя пришла. Порезов и ушибов много, сотрясение головного мозга к тому же. Но доктор сказал — молодая, организм сильный — поправится.
— Это хорошо.
— Вы нас простите. Я ведь вас вспомнила уже здесь, когда приземлились. Мы тогда вас очень обидели…
— Чего обрекаться, коли штрафник. Все правильно, указали мне мое место.
Женщина опять покраснела.
— А можно узнать, за что вы в штрафники попали?
— Вам, Вера, на самом деле это интересно?
— Да, я никогда не общалась со штрафниками. Мне говорили, что их из преступников набирают, чтобы они вину свою перед Родиной кровью смыли.
И Михаил коротко, но четко и внятно рассказал свою историю о драке в Москве, спасенной им девушке и о трибунале.
— Это же несправедливо! А вы Михаилу Ивановичу Калинину писали?
