Ознакомительная версия.
— Не понял, — Барабаш почесал лопаткой затылок. — Был ещё и второй?
— И даже восьмой. Девятый стал бы последним, но… — Баргузин запнулся и продолжил совсем не в тему: — Великие Перерождения надёжнее — они не кончаются в отличие от жизней. Снимаем крышку!
Матвей ухватился за выемки сбоку, будто специально для того выдолбленные, и дёрнул вверх:
— Какого хрена?
Массивная и тяжёлая на вид плита подалась неожиданно легко, а когда её отпустили, то зависла в воздухе, чуть покачиваясь, как плот на волнах. Еремей пояснил:
— Антигравитация. Ересь, конечно, с точки зрения фундаментальной науки, но кое-что получалось. Ага, на уровне фокусов.
— Слушай, Ерёма, — Барабаш опять почесал лопаткой голову и заглянул в открывшийся тёмный провал, — а чего это тебя в овраге закопали?
— Не меня — Эрлиха Белоглазого.
— Какая разница?
— Тогда — очень большая. В смысле, в то время.
— И всё же?
— Я сам.
— Закопался?
— Нет, сам закопал… тьфу! То есть похоронил. А точнее, сам Эрлих, который был ещё не я и который долго не станет мной.
Матвей округлил глаза:
— Сам-то хоть понял, что сказал?
Профессор хмыкнул и спрыгнул в могилу:
— Спускайся, а то сейчас колдуны обратно побегут, всего кровавыми соплями забрызгают. Или драконы на голову нагадят.
— Их в городе штуки три осталось, не больше.
— Тебе и одного хватит. Идёшь или нет?
— Куда я денусь?
Как Барабаш и ожидал, скелета в могиле не оказалось. Да и откуда ему там взяться, если наглядное подтверждение того, что слухи о смерти Эрлиха Белоглазого несколько преувеличены, больше полугода перед глазами? Профессор и сейчас живее всех живых, что уж там говорить о прошлом! По утверждениям легенд, у древнего злодея, как у кошки, девять жизней, и Еремей только что это подтвердил.
— Ерёма, а ты сейчас которую по счёту жизнь живёшь?
Камень, ничем не отличающийся от соседних в кладке, повернулся под рукой Баргузина, и он бросил через плечо:
— Надо же, работает. — И добавил, немного помолчав: — Первая она у меня, Матвей. Опять первая.
Барабаш поверил сразу, хотя раньше никогда не считал себя специалистом по Эрлихам. Или того, кого поминают страшилки и детские сказки больше не существует, и остался только один, правильный? Наверное, так оно и есть, потому что все поступки профессора Баргузина приносят неприятности исключительно пиктийцам. Куда уж правильнее-то? Проход в выложенной камнем стене открылся бесшумно, и Еремей с непонятной гордостью сообщил:
— Умели раньше работать, не то что нынче! Триста золотых грошей за механизм отдал.
Сколько это будет в сегодняшних ценах, Матвей выяснять не стал, да и гроши давно не в ходу. Но понятно, что очень дорого. Кстати, а если найти покупателя и… Ещё можно после войны сюда любопытных возить за хорошие деньги. Почему бы нет?
— Догоняй. — Баргузин скрылся в проходе, и Барабашу пришлось шагнуть следом.
Вспыхнули светильники под низким сводом, разогнав веками копившуюся темноту. Она отступала неохотно и так и не ушла совсем, затаившись в углах клубящимся чёрным туманом. Казалось бы, откуда углы в небольшом, шагов десять в поперечнике, круглом помещении, а вот поди ж ты… нашлись. Не иначе профессор что-то начудил в своё время. В самом центре, на пересечении светящихся линий, стоял железный ящик со странной надписью на боку: «Горьковская железная дорога. Инвентарный номер 5276649». Буквы роденийские, а слова непонятные. Наверное, заклинание какое-то! На лицевой стороне выпирает круглая нашлёпка с нанесёнными цифрами. Часы?
— Ни разу сейфа не видел? — профессор подмигнул Барабашу и принялся колдовать над ящиком. — У нас таких не делают.
— А где делают?
— Представления не имею, это нужно у Эрлиха спрашивать.
— Так я и спрашиваю.
— У того, у прошлого, — нашлёпка, оказавшаяся хитрым замком, щёлкнула, и Еремей потянул за ручку. — Ага, на месте, родимая!
Внутри пусто, если не считать крохотной, с мизинец размером, стеклянной ёмкости и большой прозрачной бутылки с жёлто-красной этикеткой. Рядом два стакана и кусок хлеба, посыпанный крупной солью.
— Колбасу он не рискнул оставлять, — пояснил профессор. — Остановленное время плохо влияет на закуску.
— Он — это ты? А с хлебом ничего не случилось?
— Сейчас узнаем, — пальцы привычно подцепили язычок на пробке. — Арзамасский ликёро-водочный завод, цена три рубля шестьдесят две копейки… Будешь?
После первой в голове приятно зашумело, по телу пробежала горячая волна, и древняя магия перестала казаться страшной. А после второй Матвей осмелел настолько, что протянул руку за маленькой ёмкостью:
— Это тоже можно пить?
— Угу, — кивнул Баргузин. — Только один раз в жизни — он же станет последним.
— Ой… — Барабаш спрятал руки за спину.
— Бубонную чуму знаешь?
— Какую?
— Ничего, скоро все узнают. Ты не представляешь, как надоело это чистоплюйство! И на слезинку ребёнка мне насрать! В конце-то концов, я легендарный злодей или мать Тереза?
— Хреновый из тебя злодей, Ерёма, — глубокомысленно заметил Матвей. — Добрый какой-то.
— И это пройдёт, как говорил один мой старый друг. И насчёт доброты мы ещё посмотрим! — пообещал профессор и спрятал склянку в карман. — Наливай.
Час спустя.
В окопах царило воодушевление. Эту атаку удалось отбить с минимальными потерями — всего пятеро погибших, зато пиктийцы оставили на поле боя не менее пятидесяти ополченцев и десятка полтора колдунов. Не выдержали тонкие аристократические натуры удара в спину, и хвалёные имперские маги позорно бежали, бросив раненых, но прихватив знамёна. Как же… людей у императрицы много!
— Не рано ли празднуешь победу? — старший сотник Медведик принюхался к исходившему от Барабаша запаху. — Что за дрянь ты пил?
— Мы и тебе оставили, — оправдывался Матвей. — Чудодейственное лекарство по фамильному рецепту профессора Баргузина. В лечебно-профилактических целях, да…
— Понятно. А сам он где опять пропадает?
— Пошёл лечить пленных настойкой какой-то чумы. Вроде бы бубонной. Или что-то в этом роде.
— Не знаю такую.
— Я тоже недавно про неё услышал. Ерёма говорит, что скоро все узнают.
— Добрый он у нас.
— Ага, есть немного.
Упомянутый профессор появился, как из-под земли, и строго кашлянул:
— Кто тут про меня гадости рассказывает? — а потом без всякого предисловия: — Слушай, Вольдемар, я твоей властью приказал пленных отпустить.
— И колдунов? — ахнул Медведик.
— Их в первую очередь.
Ознакомительная версия.
