Огромное помещение, заставленное двухъярусными кроватями в три ряда, поразило воображение Игината. Заселяли ребят повзводно, и их взводу досталось место ближе к торцу казармы. По соседству разместился взвод, в котором числился уже известный ему Редле, и это мальчику совсем не понравилось. Хорошо хоть удалось занять одну кровать с Салве: тому предстояло спать внизу, а Игинкату наверху. Занятия должны были начаться с завтрашнего утра, и у мальчишек было полдня, чтобы познакомиться с соседями и обжиться в лагере. Игинкат наконец-то увидел того самого Линре, приятеля Итке. Десятилетний мальчуган в красных трусах выглядел каким-то затравленным и предпочитал держаться поближе к другу и подальше от своих товарищей по взводу. Но стоило одному из приятелей Редле потребовать от него что-то принести, он послушно отправился исполнять поручение.
На следующее утро Игинката разбудил зычный крик «Подъем!». Спрыгнув со своей верхней кровати, мальчик вместе с толпой сверстников ввалился на улицу, строиться на плацу. Построились довольно быстро, благо, одеваться было не надо. Вместо утренней зарядки не вполне еще проснувшимся пацанам устроили пробежку по окрестностям лагеря. Бежать босиком по здешним каменистым дорожкам оказалось тем еще удовольствием, кросс в пригородном лесу, который ему довелось сдавать на первом курсе, и то дался легче. После возвращения в казарму мальчишек ждал туалет, утренний душ и, наконец, завтрак в огромной столовой, где спокойно размещался весь их курс. Кормили не сказать, чтобы изысканно, — творожной запеканкой, но зато как на убой.
Затем начались занятия. Если в Агеле все группы занимались обособленно, то здесь, в лагере, с отдельными помещениями было туго, и всю массу ребят просто поделили на две смены, по числу казарм. Так, до обеда их казарма тренировалась в панкратионе, а ребят из другой повели на стрельбище, после обеда они поменялись местами. Совместные занятия нескольких взводов в одном здоровенном зале с кучей рингов привели к тому, что ребята из разных групп перемешались. Пары для тренировок подбирались случайно, лишь бы весовые категории хотя бы приблизительно соответствовали. Когда дошло дело до поединков, Редле принялся выяснять, кто в других взводах считается самыми лучшими бойцами, и целенаправленно задирать этих ребят. В его собственном взводе, похоже, достойных соперников у него не было. Заметив по первым двум поединкам, как грязно он ведет бой, Игинкат, пожалуй, отказался бы от такой чести и предпочел своего традиционного соперника Салве, но раз уж вызывают…
Своей агрессивной манерой Редле мог бы, пожалуй, подавить любого, кто не до конца уверен в собственных силах и при этом не превосходит его в технике. Но Игинката-то, помимо штатного агельского тренера, наставлял еще и Истребитель! После пары минут осторожности, когда юный Игироз не столько атаковал противника, сколько уклонялся от его ударов, дождавшись, когда Редле пойдет напролом и раскроется, Игинкат эффектно вырубил его ударом пятки в нос. Поскольку никакого защитного снаряжения на бойцах не было, Редле, чтобы остановить кровотечение, пришлось тащиться в медсанчасть, и до самого конца занятия он больше никому не досаждал.
Следующий день был посвящен скалолазанию и полевым учениям. Вместо привычного скалодрома лазать пришлось по натуральной скале. Маршрут был не слишком сложным в техническом плане, поскольку всяких выступов и выбоин на этой скале было без счета, зато пройти его надлежало без страховки. Привычная уверенность в своих силах куда-то разом пропала.
- Ну, что задумались? — вопросил инструктор, видя, что никто не спешит первым лезть на скалу.
- А можно оттуда сверху веревку спустить? — робко предложил один из курсантов. — Ну, чтоб хотя бы вокруг запястью ее обвязать…
- А в боевых условиях вам кто сверху веревку сбросит? — ехидно поинтересовался инструктор. — Все, ребята, базовый курс вы освоили, теперь пришла пора обходиться без страховки. Ну, на первый раз, чтоб спокойнее было, разрешаю принести из казармы тюфяки и свалить под скалою, все мягче падать будет.
Идти за тюфяками никто не решился. Кто-то из краснотрусых десятилеток (все же отчаянный народ!) первым полез вверх по скале, не шибко быстро, но достаточно уверенно. Глядя на него, Игинкату стало стыдно за свой страх, и он шагнул вперед, чтобы встать вторым. За ним быстро выстроилась целая очередь. Стараясь не думать, что если сорвется, это, вполне возможно, будет его последнее падение, мальчик ловко перебирался с уступа на уступ. Фу, вот, наконец, и гребень… Глянув вниз, Игинкат увидел, что скалу теперь штурмует целая компания, причем некоторые идут параллельным курсами. Самые осторожные еще топтались у подножия, пропуская вперед других, но постепенно, не выдержав насмешливых взглядов инструктора, все решились начать подъем. Назад ребята спускались тем же маршрутом и как-то даже более уверенно, хотя слезать со скалы вниз всегда тяжелее.
Послеобеденные полевые учения на фоне предыдущих переживаний казались игрой. Ребят учили рассредоточиваться, маскироваться в зарослях, вести стрельбу из укрытий. Хорошо, что окопы в этой каменистой земле рыть не пришлось, они здесь уже были в наличии. Но можно себе представить, сколько пота пришлось пролить тем, кто их здесь отрывал!
И в последующие дни шли, чередуясь, занятия по тем же дисциплинам. Игинкат предпочел бы больше времени проводить на стрельбище, но тут, увы, от него ничего не зависело, иди, куда идет весь твой взвод. Тренировки болевой выносливости тоже забыты не были, но их, как и в Агеле, проводили всего раз в неделю, по субботам, чтобы не мешать курсантам совершенствоваться в других дисциплинах. На субботних занятиях офицеры теперь особо не изгалялись, да и разнообразия тренажеров здесь не было, одни только лавки, так что курсантам выдавались лишь привычные уже полсотни розог после предварительного разогрева, как говорил Аранфед, «исключительно ради поддержания формы». Поскольку на каждого привезенного в лагерь курсанта приходилось лишь по одному взрослому солдату, да и те значительную часть времени должны были отвлекаться на всяческие хозработы, субботние тренировки проводились в две смены: до и после обеда, и свободная на данный момент смена либо тихо занималась в казарме своими делами, либо элементарно отлеживалась после болезненной процедуры.
Впрочем, многим курсантам доводилось встречаться с розгами не только по субботам. На вечерних построениях зачитывались результаты дневных занятий, и худшие в своих группах получали наказание по десятку розог на брата. Наказывали и выявленных нарушителей дисциплины, но и с ними тоже не зверствовали, назначали обычно розог пятнадцать. Лавки для порки стояли прямо посередине плаца, чтобы не удлинять процедуру, драли сразу по несколько человек. Вызванный из строя должен был подойти к лавке строевым шагом, доложиться офицеру, руководящему экзекуцией, скинуть трусы, растянуться на лавке и получить причитающееся наказание. Многократно поротые подростки, уже и полсотни розог научившиеся выдерживать без крика, эту детскую дозу переносили легко, куда труднее было снести насмешки товарищей, сыпавшиеся на заработавших наказание неумех. Офицеры к такому моральному остракизму относились предельно лояльно и в тайне даже поощряли.
